3.3.
«На самом деле, меня, конечно, зовут Джон Джеймсон – отличное имя для любого преступника, – рассказывает Тэш. – Когда-то у меня была своя команда – сплошь отъявленные мерзавцы и головорезы. Мы грабили товарные поезда, нападали на экипажи и пили как проклятые каждый вечер».
«На самом деле, меня зовут Чарльз Харфштайн. Мои предки пришли на эту землю в числе первых переселенцев с Севера, – говорит он. – Я носил косы, подобно своему деду, но каждого, кто смел назвать меня женщиной, убивал одним ударом стального топора».
«На самом деле, меня зовут Элиза Уирхем, – признается он. – Ты слышала об изобретателе часового механизма? Так вот, это все враки. В действительности, изобретательница – я. Просто кто стал бы слушать женщину в то время?»
С каждым разом его рассказы становились все бредовее. На шестой или седьмой байке я не выдержала – сжала голову руками и зло бросила:
– Хватит врать!
«Когда же я врал тебе, детка? Натаниэль Келлерби никогда не обманывал женщин! Что бы ни говорили злопыхатели...»
– Шут. Паяц... – я откинулась на спинку кресла, запрокинув голову и глядя в потолок.
Тэш, к удивлению, замолк. Мы сидели в дешевой гостиничной комнатке, летняя жара разогрела кирпичный дом до состояния печи, пот стекал по лбу, и слабого ветерка, дующего в распахнутое настежь окно, явно не хватало для жизни.
– Когда же... – с трудом проговорила я. – Когда же все это стало превращаться в сон?..
«Расскажи, – внезапно попросил Тэш. – Должен же и я что-то о тебе знать».
– Что рассказать, господин... господин Келлебри, или как ты там назвался... Что всякий бульварный писака, говорящий в своих жалких рассказиках о белизне больничных стен, о ярком свете ужасающих лабораторий... каждый из них... нагло врет, не видев настоящую психиатрическую лечебницу даже мельком? Там серо, Тэш. Там серо и грязно. В тюфяках клопы и тараканы, под ногами крысы... Лучшее лечение – кровопускание и усыпление. Лучшие лекарства – холодная вода, удары и уколы с какой-то отравой. И... ты знаешь, Тэш, я вынуждена признать, что это действенные методы... По крайней мере, после них не остается способности сопротивляться чему-либо.
Он молчал так долго, что я думала – умеет спать или притворяется, показывая, насколько ему все это интересно. Но он сказал: «Но ты же сопротивлялась».
– Я – да... Но я безумна.
«Ты? Да не смеши меня, сестренка. Ты самое унылое существо во всем мире!»
– Гаденыш.
«Злись, Нола. Злись и смейся. Твои противники будут повержены».
– Я тебе не верю. Ты уже подвел меня.
Тэш промолчал.
Позже я узнала странную вещь о Тэше. Он не умел подчиняться владельцу. Он делал все наперекосяк. Отводил руку, обманывал. «Опалы виноваты, – смеялся он. – Барти ведь говорил тебе, что опалы – камни обмана».
– Шут, – сказала я в очередной раз.
И неожиданно Тэш признался:
«Шут, сестренка. Вот именно... Карточный Джокер был моим первым владельцем и единственным хозяином. По крайней мере, первым, кого я помню. Видишь ли, Нола, я действительно не умею подчиняться. Я вру так, я так шучу. Возможно, ты совершила ошибку, забрав из лавки Барти именно такое оружие».
Тогда я промолчала. И долго винила себя за это. Ведь услышать от Тэша что-то серьезное вновь – для этого должны были пройти восемь долгих недель...
...Впрочем, о чем я? Восемь стремительных, сумасшедших недель! Да, мы бежали – бежали, хотя Нольтар и покойник остались далеко позади. Каждый инспектор, каждый подозрительный взгляд вызывали желание то ли мчаться без оглядки, то ли достать револьвер. Тэш настаивал на последнем, кричал так, что у меня закладывало уши, но я не поддавалась.
Маккеи – не безумцы. Что бы ни говорил доктор Лэй.