Только сейчас не лихорадка его мучает, а почти ставшие привычными боли в спине, вновь напомнившие о себе. Доктор Боткин твердил о переутомлении и необходимости расслабить спину, а значит, не стоило излишне переживать. Ведь пройдет и это: сутки, двое, и он вновь встанет, забыв о том, что было. А зимой обязательно посетит Ниццу, и хворь затаится надолго. Как же жаль, что не навсегда. И что эти приступы слишком внезапны, слишком несвоевременны — он так хотел поскорее стереть скорбь с лица Катерины, а теперь не имел возможности даже с постели сойти.
Государыня помогла сыну приподняться и подложила ему под спину еще одну подушку, дабы удержать это полусидящее положение. Фрейлина Ланская уже была отправлена распорядиться о подаче завтрака для цесаревича, и теперь навестивший своего царственного больного медик устало напоминал тому о режиме дня, недопустимости каких-либо нагрузок и излишнего движения, и прочих вещах, что давно были оттиснуты на страницах памяти всех членов монаршей семьи. Эти тяжелые моменты случались редко, но Мария Александровна всякий раз тихо проклинала страшный день и императорскую волю. Она любила своего супруга, преклонялась перед ним, но малая часть её сострадательного и великодушного сердца так и не простила Александра, настоявшего на участии наследника в скачках. Царскосельский ипподром в один миг перестал существовать, сжимаясь до единой пульсирующей точки, где без движения лежал слетевший с лошади цесаревич. К нему тут же бросился доктор, и сама Мария Александровна отринула всяческий этикет, памятуя лишь о том, что она — мать, которая едва лишь отошла от смерти дочери, случившейся одиннадцать лет назад, но для нее — словно бы вчера. От волнения она даже не могла понять, дышит ли сын, столь сильно плыло все перед глазами государыни, и лишь поддержка венценосного супруга, почти тут же последовавшего за ней, помогла удержать стать и не потерять сознания.
Те часы и дни, что доктор Боткин выхаживал Николая, вернули Марии Александровне былую тревожность: страх за жизнь сына вновь овладел её естеством. И год от года он лишь множился, вместо того, чтобы утихнуть: минуло лишь три года, за время которых последствия от рокового падения не раз еще дали о себе знать, а жизнь цесаревича вновь подверглась опасности, а сердце государыни — сжалось в ужасе. Бывшей немецкой принцессе, а ныне Императрице Всероссийской чудилось, будто Господь намеренно посылает ей все новые и новые испытания. Она не роптала на тяжесть своего креста, лишь только красивое лицо её теряло всяческие краски, а в густых темных волосах то тут, то там проглядывали серебристые нити.
— Как ты себя чувствуешь, Никса?
Медик уже закончил со своими рекомендациями и удалился, повинуясь монаршей воле. Слуги, доставившие завтрак для Его Высочества, также были отосланы из спальни. И сейчас Николай мог хотя бы на мгновение ощутить себя не цесаревичем, а тем маленьким Николенькой, чьи родители еще не удостоились престола, пока государство находилось в уверенных руках его венценосного деда.
— Не в пример лучше Вашего, Maman, — позволил себе отметить болезненный вид матери наследник, — Вам стоило бы отдохнуть.
— Вы опять не сказались мне о приступе, — в моменты, когда тон голоса становился укоряющим, вновь возвращалось официальное обращение, говорящее о том, что Её Величество недовольна. Цесаревич покаянно склонил голову, только и в следующий раз поступит так же — нет нужды понапрасну волновать мать.
— Я уже завтра буду готовить доклад для Императора: спина почти не беспокоит. К чему Вас тревожить?
— А если бы все оказалось хуже? Вы излишне перенапрягаетесь, Никса.
— Не более чем Вы, — в спорах Николай, пожалуй, готов был составить конкуренцию даже своему покойному деду. — Сколько раз Вы уже отказывались от визита в Ливадию?