***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, декабрь, 4.
Каждый визит в Зимний отпечатывался в памяти Катерины, но сегодняшний, пожалуй, она могла бы выгравировать на сердце, куда позже добавятся еще две даты, определяющие её жизнь. Будут ли они важнее этой — она и сама не даст ответа. Но об одном не пожалеет — о мгновении, когда утонула в штормящем море, умирая и рождаясь под звук пистолетного выстрела.
Ничего не менялось: Мария Александровна, ожидающая её, всё так же была одета в простое темное платье, и всё так же бессознательно прокручивала доставшиеся от матери кольца на безымянном пальце. В будуаре всё так же горело не более десятка свечей, что придавало небольшому — по дворцовым меркам — помещению какого-то домашнего уюта. Всё так же кроме государыни здесь не было никого: даже обер-гофмейстрину отослали легким кивком головы. Ощущая себя той, которую за секунду до смерти помиловали за неизвестные, невесть когда открывшиеся, заслуги, Катерина замерла у входа, не решаясь шевельнуться. То чувство, что охватило её, вряд ли являлось трепетом: скорее легкой паникой от неуверенности — а достойна ли она этого момента? И имеет ли право находиться здесь сейчас? Папенька столь часто говорил, что не место ей среди фрейлин, пусть даже Ея Величества, что княжна уверовала — это не для нее, какой бы ни была причина. И теперь, когда баронесса Аракчеева выхлопотала для нее сей шанс, казалось, что это неправильно, и в глазах Императрицы она прочтет нежелание приближать ту, репутация семьи которой запятнана связью с покушением на Наследника Престола.
Все смешалось в тугой ком, где не удавалось уже найти рационального зерна и отсеять его от глупых и беспочвенных предположений.
— Подойдите ко мне, Катрин, — мягко обратилась к ней Мария Александровна, забирая со столика маленький футляр темно-синего цвета.
Княжна сделала неуверенный шаг вперед, не зная, куда деть руки, и можно ли оставлять взгляд прямым. Не должна ли она его опустить? Государыня понимающе улыбнулась, дожидаясь, пока девушка окажется в трех шагах от нее.
— Возьмите, — бархатный прямоугольник оказался в поле зрения Катерины, всё же опустившей голову, дабы не показаться непочтительной; дрожащие руки потянулись к царскому подарку, но в нескольких дюймах от него замерли, словно бы их сопровождал немой вопрос о дозволенности на прикосновение к заветной вещи. — Берите, берите, дитя, — разгадала её сомнения Императрица. — Вы давно уже заслужили носить его на своей груди. И если не по окончании Смольного, то после того, как Вы спасли жизнь цесаревичу, мне стоило пожаловать Вам эту должность.
— Благодарю Вас, Ваше Величество, — тихо, чтобы не выдать неровности своего голоса, произнесла княжна. Шелест юбок сопроводил новый, едва заметный шажок, прежде чем все еще подрагивающие пальцы обхватили заветную коробочку, чуть позже раскрывая её. На голубой ленте покоился вензель в виде крупной буквы “М”, усыпанный бриллиантами.
— Голицына Екатерина Алексеевна, с этого момента Вы являетесь моей штатной фрейлиной.
Официальное подтверждение из уст государыни прозвучало столь… неожиданно? Впрочем, оно являлось более чем просто долгожданным. Скорее чуть странно: Катерина еще не успела запамятовать, что стоит перед Императрицей Всероссийской, но Мария Александровна, с которой она уже не раз имела честь говорить, в подсознании имела менее царственный образ. И сейчас видеть в ней не только мать русского народа, но и правительницу, пусть и в тени её супруга, было так непривычно. На мгновение задержав дыхание, новоиспеченная фрейлина Ея Величества склонилась в глубоком реверансе, целуя руку своей благодетельницы.
— Я не подведу Вас, Ваше Величество, и докажу, что эта честь была оказана мне не зря.
— Я верю в Вас, Катрин. И верю Вам.