Одеваться в полнейшей темноте (огрызок убывающей луны света почти не давал) оказалось очень увлекательно: настолько, что от корсета пришлось отказаться в силу невозможности затянуть его самостоятельно, да и путаться в юбках тоже не слишком хотелось, поэтому нижняя также была оставлена. Набросив на плечи редингот, Катерина выскользнула из спальни, останавливаясь на каждом шагу. Из-за таких осторожностей дорога стала почти бесконечной, и когда морозный воздух запечатлел свой поцелуй на женском лице, о чем свидетельствовал румянец, княжне почудилось, что она прошла все дворцовые коридоры, а не через маленький крестьянский дом.
– Если Вы каждую ночь выбираетесь на прогулку, кажется, во дворце скоро начнут судачить о появлении призрака императорской любовницы.
Сердце ухнуло куда-то вниз, а в животе образовалась пустота. Оказаться не единственной любительницей ночных вояжей под луной Катерина определенно не ожидала. Впрочем, спустя несколько секунд удалось понять, кому именно принадлежал этот ироничный тон, и возможность обрести пару седых волос в прическе испарилась.
– Жаль, что дворцовые сплетники не в силах придумать призраку личность поинтереснее, чем образ очередной царской фаворитки.
– Слишком многие из них желали бы оказаться на этом месте, вот и видят в каждом женском силуэте то же.
Возразить на это утверждение княжне было нечем – увы, цесаревич очень точно подметил мечты и чаяния основной части придворных дам, даже состоящих в браке. И, пожалуй, это было одним из тех моментов, что Катерина никак не могла понять: ей претила даже сама мысль об измене мужу, клятву которому она давала перед святыми образами. Но даже если и может случиться затмение разума столь сильным чувством к другому мужчине, княжне не верилось, что именно оно посетило почти всех барышень, так или иначе привлеченных ко Двору. Не сердечной привязанностью к Императору были ведомы дамы, желающие стать его фаворитками. Не о любви мечтали. Лишь опровергнуть утверждение о том, что на фрейлинах не женятся цари — ни на что кроме плотских утех они не годны. И потому принципы и нормы, привитые княжне гувернанткой, а позже и наставницей института, шли вразрез с мышлением придворных дам.
– Я рада, что Вам лучше, Ваше Высочество. Однако пальто всё же стоило надеть – Вам нельзя застудить спину, – не решившись продолжать столь опасную тему, но и чувствуя себя неуютно в молчании, княжна обратила внимание на то, что Николай и вправду уже намного свободнее движется, нежели днем. По всей видимости, спина перестала его беспокоить, и это вправду не могло не радовать.
– Вы слишком переживаете за других и забываете о себе, Катрин.
Нахмурившись в ответ на столь непонятную фразу, Катерина приняла предложенный ей локоть и позволила цесаревичу уводить её от дома: она не имела ни малейшего представления о направлении их пути, но безоговорочно доверяла Его Высочеству, даже если и вступала в словесную пикировку, обычно завершающуюся или молчанием, или смехом. Даже когда она ненароком прекращала следить за слетающими с языка фразами.
Блеснувшая под едва уловимым светом луны затянутая льдом водная гладь воскресила недавние образы, нарисованные богатым воображением во время рассказа Аглаи: озеро, которое различалось лишь потому, что тьма еще не полностью поглотила эту ночь, вызывало легкую дрожь по телу, и отнюдь не от холода. Непроизвольно усилив хватку, тем самым ища защиты от подсознательных страхов и показывая, сколь сильно затронула её та история, княжна замедлила шаг. Николай, от внимания которого не укрылось настроение спутницы, осторожно накрыл ладонью свободной руки женские пальчики, лежащие на его руке.
– Боитесь призраков, княжна? — он нарочно желал раззадорить Катерину – в этом было куда больше смысла, нежели в глупых словах успокоения. – Вы казались мне более бесстрашной, когда рвались в одиночку в Петропавловку и на аудиенцию к Императору.
Вспыхнув, Катерина чуть было не созналась, что в те моменты совершенно не думала, а действовала на эмоциях и страхе за жизнь близкого человека. Но догадываясь о том, какой будет следующая колкость цесаревича, вовремя сдержалась.
– Всего лишь не желала бы ненароком намочить ноги – не лето, да и сменной обуви нет.