– Maman говорила мне, что все люди равны – и цари, и крестьяне ничем не отличаются друг от друга, за исключением своего состояния, которое в любой момент можно получить или потерять. Почему же тогда я имею право обижаться на Вас, а Вы — нет? – стараясь поймать взгляд Катерины, произнес цесаревич, действительно возмущенный подобным. Его воспитывали в уважении к другим, кем бы они ни были, и он, при всём осознании своего высокого социального положения, не понимал, отчего народ не имеет права быть недовольным государем, если тот этого заслужил? Почему сильным мира сего сойдет с рук любая провинность, даже затронувшая чужие жизни?
— Я не смею сомневаться в мудрости Её Императорского Величества, однако, à tort ou à raison*, но здесь Вам лучше бы не произносить таких слов – мало кому из дворян понравится, когда их с крестьянами ровняют.
– Мой отец уже отменил крепостное право, а я окончательно сотру эту границу между сословиями, обеспечив должное существование простым людям за счёт тех, кто слишком много имеет, – воодушевленно сообщил своей собеседнице Николай, на что Катрина лишь тихо рассмеялась, раскрывая веер и приближая его к лицу.
Даже то, что озвучена эта мысль была лишь ради смены настроения княжны, столь старательно сохраняющей серьезность, не умаляло факта доли правды в почти-шутке. Если бы однажды, пусть и через несколько десятилетий, удалось приблизить низшие слои к среднему классу, это изрядно бы улучшило облик державы. Хотя цесаревич не хуже своей дамы понимал, что далеко не каждый аристократ обрадуется подобному положению дел.
– А ты, я смотрю, нарасхват, – Эллен, возникшая словно из ниоткуда, раскрасневшаяся (чего не скрывала даже полумаска), улыбающаяся, приобняла подругу за плечи, – могу я тебя украсть ненадолго? – хоть и вопрос был адресован Катерине, взгляд младшей графини Шуваловой устремился к её спутнику. Он было хотел что-то ответить, но княжна его опередила.
– Господин барон уже покидает этот вечер, – также смотря в глаза цесаревичу, с нарочитым сожалением и тщательно скрытым намеком произнесла Катерина. Николаю оставалось лишь кивнуть в знак правдивости её слов – в некоторых случаях с дамами лучше в споры не вступать. Тем более что он и так уже задержался, скоро Maman обнаружит его отсутствие, и вновь будет беспокоиться понапрасну. А доставлять новых поводов для волнений матери он не желал. Осторожно подхватив тонкие пальчики, чтобы невесомо коснуться их губами в прощании, Николай внимательно проследил за реакцией своей дамы: она так очаровательно смущалась, и это заставляло иной раз творить вот такие незначительные безумства.
– Благодарю за вечер, Катрин.
Прежде, чем княжна успела что-либо сказать, цесаревич, откланявшись, удалился.
– Мы не были представлены друг другу? – с каким-то подозрением осведомилась Эллен, провожая взглядом кавалера подруги. – Больно голос знаком.
– Вряд ли, – стараясь, чтобы её ответ выглядел естественно, Катерина раскрыла веер, – барон фон Лихтенберг не бывал при Дворе.
– И что же, вы провели вместе весь вечер? – продолжила допытываться Эллен, остро реагирующая на тайны вокруг нее, а сейчас здесь всё так и кричало о каких-то недомолвках. – Он попрощался с тобой так, словно не отходил от тебя ни на минуту. Да еще и руку поцеловал.
Княжна мысленно лишь отмахнулась – от Его Высочества еще и не того можно было ожидать: в этом она уже успела убедиться.
– Мы только станцевали вальс. Перестань фантазировать, Эллен.
Младшая графиня Шувалова как-то неопределенно посмотрела на подругу. В конце концов, она сама настояла на этом вечере, свободном от всех обязательств и самих себя, чему активно способствовали маски.
И всё же что-то здесь нечисто.
– Тобой заинтересовался один бравый офицер, – вспомнив о причинах поиска подруги, внезапно заговорила Эллен, протягивая той белую астру. Катерина удивленно взглянула на нежные лепестки, собранные в пушистый шарик, как-то неловко протягивая руку, чтобы принять подарок. Язык цветов нередко использовался на балах и иных светских вечерах, но сама княжна редко к нему прибегала, если не вливалась в игры молодежи.
Тоскую без тебя, желаю встречи.