– И что Вы хотите этим сказать? — Борис Петрович недобро сощурился: в словах Курочкина, бесспорно, была доля истины, но к чему велись эти речи? Потребовать отменить все планы и мирно сдаться жандармам? Вздор!
Василий пожевал губами, размышляя, как бы лучше подать свои соображения старому князю, похоже, решившему уже, что они находятся по разные стороны баррикад. Нет, безусловно, они далеко не во всем совпадали своими взглядами, однако сейчас им стоило действовать сообща, поэтому единственное, ради чего затеял Курочкин сей разговор, это грамотное обдумывание следующего шага. Промашка не допускалась.
– Не стоит принимать поспешных решений, Борис Петрович, — увещевание не подействовало на старого князя — он лишь сильнее поджал губы, дожидаясь дальнейших слов, — но необходимо подождать. Возможно, этот срок затянется, но чем дольше ожидание, тем слаще вознаграждение, не правда ли? Вы поставили все на свою племянницу, но что, если она не оправдает ожиданий? Насколько мы можем быть в ней уверены?
Остроженский бросил колкий взгляд на собеседника; ему крайне не нравились размышления Курочкина, и в основном лишь потому, что несли в себе зерно истины. Как и любая женщина, Катерина могла оказаться натурой крайне переменчивой. Впрочем, и на это у него было решение.
– Со своей племянницей я разберусь без Вашего участия, милейший, — фраза была произнесена так, что не оставалось сомнений — к этому вопросу хозяин особняка возвращаться не намерен. — А вот если Вы позаботитесь о побочных ветвях — будьте покойны, Вам воздастся. Но помните, что пока это все должно выглядеть естественно. Скажем, большой пожар в Михайловке, или добиться подорванного доверия к супруге Константина Николаевича, совершенно свихнувшейся в своих заботах о бродягах и сиротах, — он развел руками, всем своим видом показывая, что вариантов развития событий больше, чем кто-либо может предположить.
– Вы всерьез намерены оставить в живых лишь главную ветвь?
– Пока народ не проникнется любовью к Катерине и не будет готов принять ее единственной Императрицей. Я хочу видеть страдания Александра, когда на его глазах страна перейдет к невестке, и один за одним погибнут члены его семьи. Он умрет последним.
То, с каким упоением говорил о своих намерениях Борис Петрович, не оставляло сомнений — им овладевало безумие, стоило лишь подумать о судьбе Романовых. Короткие пальчики возбужденно подрагивали, едва-едва сжимаясь, словно бы схватывая фантомные скипетр и державу; чуть ссутуленная спина распрямлялась, и старый князь себя видел не в тени, а уже открыто на троне. Было ли в его идеях место самому Курочкину, стремящемуся лишь к смене власти? Или же, как и прочих, за ненадобностью устранит и его?
Все же, в этом отношении, члены «Земли и воли» были намного понятнее и… честнее?
– Что, если цесаревич не осмелится на помолвку? Он решителен и импульсивен, но не глуп. Кто может поручиться, что он перечеркнет сложившиеся традиции?
– Тогда мы просто сотрем главную ветвь. У Вас ведь был план, Василий Степаныч?
Неровные желтоватые зубы обнажились в улыбке. Как знать – быть может, вправду стоило поддержать князя Остроженского.