Ритен слепила вестника и отправила его.
Я не стал интересоваться кому, а Лэй недобро смотрел на алтарный камень.
– Морел, можно? – тихо спросил он.
Морел кивнул, и прямо над головой Лэя материализовалась крупненькая такая шаровая молния.
Лэй, не задумываясь, отпустил снаряд в полет. Алтарный камень от соприкосновения с молнией разлетелся буквально в крошку. Вот стоял приличного такого размера камень, а вот на его месте – горсточка пыли.
В комнате сразу стало легче дышать, а некоторые пленники задвигались.
Я только хотел, было, подойти к одному из них, как Арен и Стип одновременно выдохнули:
– Папа…
– Наконец-то…
Остальные обернулись, а я осмысливал происходящее: какой к демонам «папа», если они сами рассказывали, что деревенские убили обоих родителей?
Когда я решил все же посмотреть, кого ж дети опознали как папу, то с удивлением обнаружил Ценоту.
Узнать его было трудно: избитый; кожа – там, где нет крови (то есть на небольшом количестве очень маленьких участков) – землистая; глаза запали; под ними темные круги, и не понятно: синяки это или просто круги под глазами.
Он единственный не пытался сделать никаких движений (хотя я уверен, что он тоже слышал про папу), висел мешком на цепях и даже не понимал головы.
Смотреть на него в таком виде было страшно, и если раньше где-то в глубине моей кошачьей души еще и таилась обида – теперь она исчезла.
Я опрометью кинулся к нему, дети за мной, а Ценота все еще не шевелился.
Остальные пленники наблюдали за нами со своих мест, но не вмешивались и не просили снять их, хотя, думаю, очень этого хотели.
Те же Арен и Стип одновременно взлетели к стене и вместе с куском стены выбили оковы, которыми крепили Ценоту, а Ритен сразу подхватила его на полотно, которое отрабатывала столько дней.
Ценота был бережно уложен на пол, рядом с ним остался Балу, который с мученическим видом предоставил вновь обретенному «папе» (аж коробит) хвост в качестве подушки.
Арен и Стип снова и снова прыгали на стену, они с кусками камней выворачивали оковы, а Ритен и позже подключившийся Морел укладывали пленников на полотна. Затем к ним подходил Лэй и вкрадчиво говорил каждому: «Ты должен быть спокоен, осталось совсем немного...».
Напуганные от изменения положения тела, от прилагающихся к этому болевых ощущений, существа, уже собиравшиеся начать говорить или паниковать (или еще что-то, не менее продуктивное), тут же расслаблялись и замирали на полотнах, которые Ритен, уже не ходившая с ребятами, просто держала.
Я заметил, что держать сразу одиннадцать полотен одновременно ей тяжело, но вполне выполнимо. Это приятно – все-таки я принимал самое непосредственное участие в обучении.
Я продолжал с довольно глупым выражением на морде сидеть посреди этого балагана и наблюдать за слаженными действиями детей.