Только граф заслонял заветный шкафчик. Я шла прямо к нему, стараясь не поднимать глаз выше идеально-отутюженной белой рубашки.
— Вы позволите?
Следовало дождаться, когда он отойдёт, и только тогда приблизиться к предательскому шкафчику, но я не могла остановиться и коснулась обнажённой рукой шёлковой ткани рукава рубахи графа. Парижанин не шелохнулся, и я тоже замерла с вытянутой рукой, не смея прервать соприкосновение. Наверное, это не продлилось больше мгновение. Извинившись, граф вежливо отступил в сторону. Его забавляла моя растерянность. «Дура, — злилась я на себя. — Китти, он играет с тобой, словно с котёнком. Меня зовут Кэтрин, Кэтрин…»
— Имя Кэтрин совсем не подходит тебе.
Я чуть не выронила ключи, которые успела достать из шкафчика, так близко прозвучал голос вампира. Зачем только я подумала про котёнка. Теперь бы собраться и протянуть ему ключи.
— Положи их на стол, — усмехнулся вампир. — Тебе ведь не нравится, когда американцы обращаются к тебе Катья…
Когда я наконец обернулась, граф всё так же опирался на кухонный островок. Он не приближался ко мне, просто говорил очень громко, не боясь потревожить сон Лорана.
— Раньше полуночи он всё равно не проснётся, — ответил на мои мысли граф. — Это серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Иначе меня бы здесь не было. Ты можешь не спрашивать о причинах его болезни, я не раскрываю чужих секретов. Лорану решать, что именно ты достойна узнать.
Я кивнула, мысленно поблагодарив графа за использование слова «достойна». Мне только что достаточно вежливо, совсем по-французски, указали на моё место. Однако в сложившейся ситуации моё место меня более чем устраивало, а вот больше трёх часов в обществе парижского гостя — нет. Только гость продолжал улыбаться, а я под его взглядом — чувствовать озноб.
— Я прикрою окна, — сказал граф. — А ты высуши наконец волосы и возвращайся ко мне.
Парижанин растянул последний звук на французский манер, и я понадеялась, что он не заложил во фразу этой интонаций иной смысл. Возвращаться к нему не входило в мои планы. Я поспешила в спальню, пожалев, что на дверях отсутствуют замки, хотя какие засовы способны остановить вампира? Сердце бешено колотилось, и я чуть не отпрянула от зеркала, увидев свой бешеный, совершенно пьяный взгляд, и ещё… Мой шарф был полностью размотан и свободно лежал на плечах, выставляя на обозрение самую лакомую часть шеи. Я не сумела вспомнить, когда развязала шарф. И если это сделали пальцы графа, то что удержало его от укуса, и как теперь появиться в гостиной без трясущихся коленок?
Дождаться бы пробуждения Лорана здесь! Но граф не поймёт трёхчасового промедления. Клиф, он собирался в гости. Уже темно, так где же этот чёртов байкер! Я бросилась к тумбочке, но телефон остался на кухне. Пришлось шмыгнуть носом, но не от слёз, а холода. Если графа так заботит моё завтрашнее состояние, то, быть может, у него нет и в мыслях кусаться?
Руки так тряслись, что я чуть не сломала ноготь, когда открывала ящик, где лежал фен, а потом лишь с третьего раза попала штепселем в розетку. Горячий воздух обжигал, но я специально поставила максимальную температуру, чтобы быстрее высушить волосы, постоянно оборачиваясь на дверь. В итоге пара волосинок попала в мотор, и запахло гарью. Чёрт! Я выдернула шнур и бросила фен в открытый ящик. Не найдя расчёски, пригладила волосы пальцами и завязала шарф аж на два узла, решив, что возня с узлом позволит если не взять ситуацию под контроль, то хотя бы закричать, а не молча упасть в смертоносные объятья француза.
Гостиная оказалась пустой, но зато во дворе горели фонари. Граф дожидался меня на улице, ведь ему-то свет был не к чему. Я замерла на пороге, чтобы справиться к подкатившим к горлу комом стыда. Парижанин, воспитанный на полотнах Лувра, пристально рассматривал мой неоконченный рисунок.
— Глаза… —сказал он, не повернув головы. — Они у собаки слишком грустные. Это очень плохо. Или ты писала автопортрет?
— Просто сегодня ночью я не выспалась, — прошептала я пересохшими губами, борясь с желанием закусить нижнюю губу. Я предусмотрела всё, но мольберт напрочь вылетел из головы. Первое впечатление, похоже, непоправимо испорчено.
— Вчера ночью, ты хотела сказать, — граф продолжал стоять ко мне спиной. — Сегодняшней ночью ты ещё не спала. Ты желаешь, чтобы я отпустил тебя прямо сейчас?