Парижанин не двинулся с места и только вальяжнее развалился на моей кровати. Опять эта улыбка. Не добрая, а цинично-злая. Этой улыбкой одарил меня в подвале Лоран. Должно быть, как малые дети имитируют родителей, неофиты перенимают манеры у создателей.
— Одеться? — граф взглядом серых глаз, будто рентгеновскими лучами, прожёг обёрнутую вокруг меня простынь, и я пожалела, что скинула перед сном одежду — возможно он не стал бы утруждать себя раздеванием. — Я уже видел тебя обнажённой, и не я один. К чему строить из себя невинность…
Он говорил ещё медленнее, чем прежде, будто боялся, что я не пойму какое-то слово. Да я прекрасно всё поняла и больше не покраснею. Резким движением я сорвала с себя простыню. Он прав, к чему прятать от него тело? Я даже не стану хватать из шкафа первый попавшийся сарафан, я повыбираю и возьму тот, что покороче с огромными цветами по подолу. Приму душ и почищу зубы.
— Не забудь расчесать волосы! — сказал граф серьёзным тоном, наверное, едва сдерживая смех.
Я сама бы над собой посмеялась, но было поздно. Лицо уже приняло боевое выражение, и я потянулась к телефону, чтобы перенести встречу на другой день. Сегодня мне велено развлекать графа, и я пока прекрасно с этим справляюсь.
— Визитку можешь не искать. Я её выбросил.
Я отдёрнула руку, будто обожглась.
— Её дал Лоран, — я не хотела смотреть в зеркальную дверцу шкафа, но не могла опустить голову.
— Он сам попросил меня её выкинуть, — пояснил граф сухо.
— Хорошо.
Я чувствовала спиной ледяной взгляд и решила сначала одеться, а потом уже позвонить маникюрше Соне. Со скоростью новобранца я схватила одежду и метнулась в ванную, крепко заперев дверь, хотя понимала, как глупы все мои действия. В одежде я стала выглядеть ещё глупее. Граф, так и не сменивший позы, смерил меня презрительным взглядом, дольше прочего задержавшись на подоле с яркими маками.
— Ты никогда не сушишь волосы?
А я думала, что это ледяной пот струится по спине. Вернувшись в ванную, я включила фен и даже сумела без петушков собрать сухие волосы в хвост.
— Благодарю, юная леди, — сказал граф всё тем же безразличным тоном, когда я вернулась в спальню. — Первые пять минут в роли приличной девушки ты выдержала достойно.
Это меня что, только что вторично блядью назвали? Пять минут назад намекнули, а сейчас написали печатными буквами с пробелами в страхе, что я не читаю между строк. Лет так десять назад маленькая Катя повесила бы на меня такой же ярлык, но взрослой Кэтрин совершенно не было стыдно за своё прошлое. В университете нас была целая секта таких — кто считал, что личная жизнь и успеваемость — две вещи не совместимые: бойфренды и гёлфренды отнимают слишком много времени и денег. Мы создали базу с телефонами, в которую со стороны было очень сложно попасть — требовалось пройти личную встречу с куратором. Мы звонили по первому попавшемуся номеру, чтобы встретиться для утоления природных инстинктов. Чаще всего в машине. Мы редко спрашивали имена друг друга и старались не встречаться повторно, чтобы животный секс не перерос в личные отношения, от которых на время учёбы мы желали откреститься. Встречались обычно по будням, а в выходные проверенными компаниями, в которых редко попадались бывшие сексуальные партнёры, ходили в горы или кино, ездили к океану, катались на роликах и велосипедах — так что одиночества никто не чувствовал.
Я не причисляла себя к общему «мы». Меня привела в эту секту не великая идея, а великое одиночество. Я по глупости думала, что кто-то решит начать со мной встречаться. Этого не случилось. Хотя имелась и вторая правда. Секта была чисто американской. За два года я не встретила в ней ни одного представителя восточной культуры. Мне казалось, что это часть американской культуры, к которой мне так хотелось приобщиться. Своеобразная «радионо-раскольническая» проверка — тварь я дрожащая или право имею…
Я осталась тварью и вцепилась в Клифа руками и ногами, когда тот явился на второе свидание. Два счастливых года с настоящим американским бойфрендом, почти настоящим…
— У тебя взгляд как на картине Венецианова «Крестьянка с васильками», — улыбнулся граф. — Затравленный… Если ты не помнишь, то я набросал для тебя по памяти. Желаешь взглянуть?
Только альбом он не протянул, приглашая прилечь рядом. Я выдохнула и шагнула к кровати. Матрас протяжно скрипнул, хотя был новым и не пружинным. Похоже, это скрипели мои мысли, которые граф разгребал, как дворники мёртвые листья. Пока я принимала душ, парижанин перерисовал лицо. Теперь мои глаза были открыты и глядели по-блядски призывно. Меня аж передёрнуло.
— Это не Венецианов, — сумела произнести я, не вспыхнув.