Да, я хочу обманываться и верить, что Лоран когда-нибудь отпустит меня, и страшные монстры станут для меня, как для всех нормальных людей, плодом безумного кинематографа. Иначе в чём тогда черпать силы? Иначе нет смысла выходить из этого красивого склепа под палящее солнце.
Ноздри неприятно кололо от салонной пыли, и я не решилась включить кондиционер. Дневная жара успела расплавить воздух, и тот дыханием пустыни опалил лицо, когда я опустила стекла машины. Оказаться бы сейчас у океана, чтобы ноги свело от холода, и голова наконец начала искать пути к спасению. К какому спасению? Сейчас отыскать бы дорогу в церковь — в спешке я забыла вбить в навигатор адрес. Будто в тумане я проскочила несколько перекрёстков, куда-то свернула и уже решила припарковаться, как за следующим поворотом увидела искомую православную церковь, спрятавшуюся среди одноэтажных частных домиков. Даже после перестройки она продолжала напоминать жилой дом. Весёлый, жёлтенький. У дороги висел колокол, придавая ей сходство с часовней Форт-Росса. Я была здесь лишь однажды на празднике русской общины, почти год назад и не могла запомнить дорогу. Впрочем, за три дня в обществе графа можно было бы научиться ничему не удивляться.
На том празднике я так и не зашла в саму церковь. Я боялась прикоснуться к чему-то ещё более сверхъестественному и убеждала себя, что у меня всё хорошо. Лоран успешно проводил лечение, воспоминания о Клифе отпустили меня, и жизнь, спокойная от суеты и постоянной гонки, в которой прошли последние восемь лет, начинала мне нравиться. Да что там, даже в прошлый понедельник я не задумывалась о близком конце. Тогда надо мной ещё не разразился гром, который заставил бы перекреститься. А вот сейчас в голове гремели отголоски ночной бури.
Машину следовало оставить на соседней улице, но маленький человечек во мне просто искал повода не ходить в церковь. Я смотрела на распахнутые церковные двери, выходящих из них людей и мечтала, чтобы служба не заканчивалась, и я могла уехать из-за невозможности припарковать машину. До меня доносились отзвуки красивого православного песнопения, но разобрать английских слов я не могла, но даже без понимания они леденили душу, заставляя судорожно расправлять на плечах шелковый шарф.
Машина моя мешала выезжающим, но я продолжала стоять посреди дороги с работающим двигателем, делая вид, что караулю освобождающееся в тени дерева парковочное место. Часы показывали одиннадцать утра, служба подошла к концу.
Неужели мне действительно надо засветить свечку за спасённую жизнь? Неужели граф считает, что не сам даровал её мне? Я уверена, что если и стану кого-то благодарить, то лишь его… В ушах вновь зазвучал голос вампира, но в этот раз не насмешливый, а какой-то усталый, словно его действительно покоробило моё отношение к его обществу, которое он мне, оказывается, не навязывал. Не могла же я настолько ошибаться?
А отчего бы и нет, ведь вампиры для меня, как были, так и остались тайной. Однако никакой ключик от потайной комнаты я не желала подбирать. Меньше знаешь, как говорится… Сзади посигналили, и я со страху ударилась грудью в руль, но быстро сообразила, куда отъехать, чтобы освободить дорогу. Тень под деревом манила странными очертаниями на асфальте — точно длинные пальцы, простирающиеся ко мне в приглашающем жесте. Я повиновалась и припарковалась, накинула на голову платок и пошла к воротам храма, только осенить себя крестом не решилась. Это ещё большее святотатство, чем просто приход в храм в моём положении. Что делать в Божьей обители прислужнице нечистой силы? От моего присутствия иконы должны потемнеть, и сам Иисус обязан прикрыть добрые глаза, если уж не в силах отвернуть от меня свой нарисованный лик. А я должна испугаться…
Однако ожидаемого трепета не последовало, было только душно от ладана и горящих свечей. Давило потолочными балками и несуразной хрустальной люстрой, готовой приземлиться на головы прихожан. Дерево, вытертые ковры, тусклые иконы… Я изучала интерьер, словно то был не храм, а какая-то инсталляция потерянной цивилизации. Потерянной для меня. Наверное, кому-то в таком доме Божьем удобно, но я предпочитала оказаться в просторном православном соборе Сан-Франциско — там можно остаться незамеченной, а тут все как на ладони. Я топталась на месте, чувствую себя лишней, словно экскурсант в Софийском Соборе. Дрожащие свечи не согревали дерево. Тёмная часовня Форт-Росса была намного теплее, и мне захотелось, чтобы и здесь вдруг пропали электрические лампы, ковры и иконы, а осталось… Что осталось-то? Святость? Чьё-то присутствие? Или пустота?
Пустота, которая вдруг разлилась внутри меня… Да что же такое — люди, приехавшие сюда ещё в прошлом веке, пусть и позабыли русский язык, но сохранили веру предков — да они все американцы, но православные американцы — им дана свобода выбора, церкви на любой вкус, но они приходят сюда, к русскому священнику и празднуют Рождество двадцать пятого декабря… Чего ждёт от меня вампир? Чего? Нет любви, нет дружбы, нет Бога… Я никчёмна… Это что, моя исповедь?
Стало душно, невыносимо, словно я вновь запуталась в простыне, спина похолодела… Я бочком вышла на безлюдный двор. Народ рассеялся слишком быстро — кто домой, кто в трапезную… В глазах зарябило, и я еле успела привалиться к стене.
— Тебе плохо? — услышала я тут же над ухом женский голос, вопрошающий меня по-английски.
Я заморгала и затрясла головой, не в силах вымолвить и слова. Я узнала матушку, она смотрела на меня с опаской и тут же отправила девочку за водой.
— С тобой точно всё окей?
Я кивнула и наконец разомкнула пересохшие губы: