Данный комплекс таун-хаусов построили в начале шестидесятых, и если снаружи его приводили в порядок ремонтные службы, то внутреннего убранства дома мертвеца никто не касался. Его родители, похоже, лишь раз делали ремонт. Кухня из-за плитки и крашеных шкафчиков хоть и выглядела старой, но не была ветхой, а вот в гостевую ванну страшно было ступить. Затирка плитки местами потемнела, в углах ванны разрослась плесень, зеркало пошло чёрными пятнами, около крана проступила ржавчина… Желание принять душ мгновенно испарилось, но ретироваться не получилось, потому что хозяин в костюме Аполлона уже протягивал мне полотенце. На удивление чистое.
— Ты бы оделся.
Раньше я бы никогда не попросила его спрятать упругое тело. А теперь меня не завораживала даже его красота, был лишь страх, что он вновь ко мне прикоснётся. Но больше всего я боялась возвращения прежних чувств, ведь любое лечение могло дать осечку. Даже доктора Антуана дю Сенга. Колёсико крана с трудом повернулось, но вода долго не желала прогреваться. Интересно, а когда Клиф последний раз принимал здесь душ? И принимал ли вообще? Здесь только паутины не хватало для полного вампирского счастья. Бедный Клиф, конечно, ничего этого не замечал — ему ведь и мятые футболки не претили, но ведь когда-нибудь всё тут совсем сгниёт и надо будет искать другое жилье… Сможет ли он уехать или так и будет цепляться за пожелтевшие плакаты с молодыми кумирами и старую акустику? Хорошо ещё кроссовки и джинсы покупает новые, когда старые снашиваются.
— Где ты жил до смерти родителей?
— У Габриэля в Монтерее.
— А почему вернулся?
— Он сказал, что я вырос.
Вода не согрела моего ледяного тела, лишь смыла навеянную сном решимость и оставила на коже налёт страха, который обжигал хуже кипятка. Кран со скипом завернулся, и я уже хотела вылезти из ванной, как наткнулось на расправленное Клифом полотенце. Бессознательно я сравнила его действия с графскими, и пришлось отметить, что в его заботливом вытирании не было вызова, который читался в каждом движение парижанина — начиная с сорванных гроздей винограда и заканчивая последним протянутым бокалом. Клиф просто хотел помочь вытереться, как сделал бы, будь жив. И пустоту в сердце неожиданно заполнила жалость, раздирая его кошачьей лапой, и я вновь едва сдержала слёзы. Бедный, тебе просто необходима какая-нибудь Софи, чтобы сделать ремонт и следить за ежегодной регистрацией твоего мотоцикла… Вы ведь не замечаете, как течёт время, вас ведь совершенно не занимают житейские неурядицы, хотя… Наверное, это зависит от того, каким ты был при жизни.
Хотела бы я посмотреть на парижский дом графа — там уж точно со стен не свисает паутина и старинные картины не покрыты сантиметровым слоем пыли. Нет, вампир, на котором и майка сидит как костюм-тройка, не может игнорировать окружающие предметы, а ты… У тебя дом прогнил так, как сгнил бы ты после лишней таблетки ЛСД, если бы над твоей головой не парил орел. Только зачем? Зачем миру нужен такой вампир, как ты? Собственно, такой как граф, не нужен тоже. Вы никому, кроме самих себя, не нужны…
— А что ты наденешь?
Что? Ты действительно задал мне вопрос таким заботливым тоном, что я даже улыбнулась? Или я просто из жалости начала болезненно приписываю тебе человеческие качества?
— Пижаму и надену, ведь скоро ночь.
Однако попытка улыбнуться провалилась, губы вновь стали каменными, будто сдерживали моё желание поцеловать Клифа, лицо которого было сейчас безжалостно близко от моего. Нет, только не это, только не возвращение чувств. Я вырвала из его рук полотенце и завернулась в него, будто в кокон. Клиф верно истолковал мои движения и ушёл, а я продолжила топтаться на потёртом линолеуме, коря себя за пугающие мысли. Неужели я стала испытывать к Клифу жалость? Нельзя, нельзя пустить в пустое ныне сердце даже то чувство, которое обычно не перерастает в любовь. Нельзя, иначе он победит, а я не желаю ни умереть ради него, ни жить с ним вечно.
— Вот.
Я аж вздрогнула, так неожиданно Клиф вновь вырос в дверях ванной комнаты, уже одетый в футболку в ярких разводах от «тай-дая», исполненных в виде пацифистского знака.
— Сам красил, — улыбнулся Клиф, заметив мой оценивающий взгляд, и вновь тряхнул рукой, и лишь тогда я заметила, что он протягивает мне нечто подобное. — Я покрасил её совсем недавно. Для тебя.