— Это у тебя откуда информация?
— Сама догадалась. Сколько у неё официальных мужей было? Четыре? Но после итальянца она же вернулась из миссии в деревню и там явно сын Габриэля не взял её просто так, а женился, а с учётом, что он прожил больше ста лет… Я уже запуталась без калькулятора считать, когда избавлюсь от неё!
— Моника, затихни… Я ведь могу всё рассказать твоей матери.
— Пугаешь? — девушка усмехнулась, обнажая крупные белоснежные зубы. — Чего рассказывать? А то она не знает! Я ей это уже высказала сегодня, потому меня Габриэль и потащил сюда, чтобы я своим скорбным видом не портила другим веселье. Может, он и оставил меня здесь специально. Но я злюсь, Клиф, злюсь… И никому до меня нет дела. Она же платье даже без моего ведома купила. Мне даже платье на свадьбу не дают выбрать! Вот уверена, что даже жена того же, ну этого, ну как его… Ну-де Гуеры, не позволяла такого в отношении своих дочерей. И к воспитанницам своим нормально относилась.
— Это не имеет ничего общего с отношением Каталины к тебе. Это твоё отношение к ней. Ты немного спутала понятия. Она любит тебя и делает всё для того, чтобы ты была счастлива, а представление о твоём счастье у неё своеобразное, соответствующее её времени, что ты хочешь? Ну спроси кого-нибудь из старых, они тебе объяснят, как в восемнадцатом веке или хотя бы девятнадцатом вели себя девушки. Ты думаешь, она способна подстроиться под двадцать первый век? Даже я не могу! А мне всего-то семьдесят два года!
— Да у вас все такое же было — свободная выпивка, свободный секс, тот же рок… Ну машины поменялись, если только… Чего тебе стонать! Это она на мессы ходит и чётки перебирает… Я уже не понимаю, она больше испанка или калифорнийка.
— Она — это она, смирись. Родителей не выбирают. Она взяла тебя из приюта, вырастила, выучила и теперь хочет выдать замуж за того, кого выбрала ты, если помнишь. Но ты всё равно недовольна. Уверен, что из всех её приёмных детей, такая неблагодарная только ты одна. У индейцев тоже, что и у испанцев, не принято спрашивать, почему старшие так сказали. Они сказали, значит это так. Понимаешь?
— А ты много слушался родителей? — спросила девушка с усмешкой, закручивая на руку длинные чёрные волосы.
— Меня неправильно воспитали, — Клиф не оборачивался, он вёл машину как человек. — Во мне не воспитали уважения к родителям. В нас наоборот взрастили бунтарский дух. Наверное, такой пропасти между родителями и детьми, как было у нашего поколения, не будет никогда. Мы были будто из двух разных миров. Вернее не так, мы сбежали из их мира в свой собственный. А вот теперь у меня есть семья, и из неё я бежать не хочу.
— Семья! — усмехнулась Моника. — Мы давно все сбежали в виртуальный мир, и лишь забота о Каталине вытягивает меня обратно. Но иногда я мечтаю, чтобы вампиры исчезли сами собой. Все до одного, даже Габриэль, хотя я и называю его любимым дедушкой. Я не чувствую себя частью их семьи, я другая, совершенно другая… Каталина говорит, что мы с Фернандо можем уехать в Сан-Диего или вообще в Канаду, но я вас всех не забуду. Это невозможно забыть. И я не люблю свою мать, не люблю это чудовище. И она это знает, но ей плевать. Она считает себя правой, а меня дурой, до которой со временем дойдёт, как ей повезло.
— Тебе действительно повезло, — всё таким же отрешённым тоном сказал Клиф. — И мне повезло. И Джанет почти повезло.