Как и на остальных, на нём была лишь набедренная повязка, но я не посмела опустить глаза дальше груди, а смотреть в лицо не было сил. Тридцать секунд, которые он задержался подле меня, стали для меня вечностью. Я ждала, что услышу хотя бы «merci» (спасибо, франц.), но он тоже ограничился испанской благодарностью. За ним плечом к плечу стоял Клиф, бледнее обычного — баня не разогнала его мёртвой крови или же его довело до белого каления соседство парижского вампира. Его благодарность оказалась такой же краткой, будто он вовсе не был со мной знаком. Дальше я уже раздавала еду машинально, мечтая лишь о том, чтобы оказаться рядом с графом и вытрясти из него признание.
Гости расселись вокруг костра в несколько рядов. Каталина подхватила две тарелки и поманила за собой, указывая на место подле Клифа. Я вздрогнула от неожиданности, хотя удивилась бы иному выбору. Клиф принял из её рук тарелку и терпеливо дождался, когда я усядусь.
— Что с Диего? — спросила я, испугавшись его молчания.
— Женщины пошли за детьми.
Я обернулась и, не найдя Каталины, вздрогнула.
— Мне поручили ребёнка, так ведь?
Я хотела вскочить и чуть не опрокинула тарелку, но Клиф мягко удержал меня подле себя и прошептал, склонившись к самому уху:
— Успокойся. Ты достаточно помогла Каталине, и никто не просил тебя стеречь детей у ручья. У них всё отработано за столько лет, да и дети их плавать начинают раньше, чем ходить. Поешь лучше.
Клиф подцепил на вилку кусочек лосося, и пришлось покорно его проглотить. Он явно намеривался кормить меня и дальше, и я желала бы остановить его, но не знала как.
— А ты? — единственное, что сумела пробубнить я с полным ртом.
— Я не могу есть, как они. Не могу глотать, совершенно. Но голод не раздражает меня. Я дождусь чая, и с меня будет довольно.
— Возьми похлёбку, — раздался над нами голос Каталины.
Она опустилась рядом, вновь держа спящего Диего на плече.
— Я могу покормить тебя тоже, — предложил Клиф.
— Я давно уже обхожусь без мужской помощи, — сказала Каталина дружески, совсем без сарказма. — Ты возьми немного для Джанет. Эстефания никогда не жалеет мёда.
Я вздрогнула и посмотрела на Клифа. Он оставался бледен, и невозможно было понять, как на него подействовало слово «мёд». Быть может, мне одной послышался в словах Каталины намёк на умершего ребёнка настоящей Джанет. Клиф покорно поднялся и направился к плетёным корзинам.
— Когда начнутся танцы, я уйду, — сказала Каталина, поглаживая малышу спину. — Я решила провести этот день дома, но не переживай, я сплю крепко, потому не стану вам с Моникой помехой. С Диего останется моя старшая дочь, а вы обе спокойно выспитесь. Улыбнись, Джанет, не дожидаясь, когда Габриэль попросит тебя об этом лично. Мы оплакали мёртвых, теперь время живого веселья. И мы не позволим никому испортить праздник непростительной печалью.
— Каких мёртвых вы оплакивали? — решилась я задать опасный вопрос.
— Всех, — улыбнулась Каталина. — И себя в их числе. И тех, кто погиб из-за нас, ведь многие не могут сдержаться при виде человеческой крови, хотя она им и не нужна.
Я проследила за её красноречивым взглядом и встретилась с глазами графа.
— Что он, что его сын, оба не знают меры, — из голоса Каталины пропала мягкость. — Я сама чувствую подле них страх, а это неправильно. От людей должна исходить только любовь.
— А ты сама…