Я уже почти лежала на коленях Клифа, чтобы иметь возможность что-то рассмотреть между мелькавшими передо мной ногами идущих по кругу индейцев. Наверное, они пытались скрыть происходившее от детей. Сердце моё билось быстрее их трещоток, глаза застилали слёзы ужаса. Но я не могла оторваться от зрелища и вздрагивала вместе с Лораном от каждого нового удара, начиная испытывать уже физическую боль. Откуда в графе столько жестокости и за что он сейчас мстит сыну? За то ли, что тот переметнулся на сторону индейцев? Наконец Лоран сумел отползти от отца и выпрямился, но не побежал. Куда бежать? Теперь в лицо его с треском летели трещотки.
— Успокойся, это такая игра, — послышался над моим ухом голос Клифа.
Игра? Не верю. Слишком ярко светилось болью лицо Лорана. Передо мной был не Антуан дю Сенг, а дон Антонио, в жестокость которого я начинала верить, и уже чувствовала себя на стороне Алехандро. Неожиданно дон Антонио замер, и я испугалась, что он заметит мой пристальный взгляд, и отвернулась, уткнувшись лицом в твёрдый живот Клифа, а когда обернулась, то в руках бывший граф уже держал лук. Лоран замер, даже попятился, но граф успел натянуть тетиву. Индейцы держат лук горизонтально, потому ничто не закрывало от меня ледяного, сияющего ненавистью, лицо парижского вампира. Я хотела закрыть глаза руками, поняв, что тот сейчас, не задумываясь, пустит стрелу в грудь своего приёмного сына, но не смогла шевельнуться. С такого расстояния не промахиваются.
И дон Антонио не промахнулся. Стрела прошила тело Лорана насквозь, и он повалился навзничь. Трещотки смолкли. Движение остановилось. Индейцы захохотали ещё громче, от их смеха можно было оглохнуть. Лоран лежал недвижим. Луна, будто сговорившись с доном Антонио, разогнала все облака и светила прямо в лицо умирающему. Лоран жмурился, но пытался не закрывать глаз, будто прощался с ночным светилом. А я наконец сумела закрыть глаза и разревелась, не зная, о чём больше: о гибели Лорана или всё же о пропаже прежнего графа.
— Джанет, это игра! — повторил Клиф, отводя мои руки от лица. — Гляди!
Я сначала услышала смех Лорана, а потом уже увидела, что он спокойно сидит на земле. Индейцы расступились и стали рассаживаться на прежние места. Лоран продолжал хохотать, глядя в бесстрастное лицо отца. От каждого нового смешка стрела всё больше и больше выходила из тела и наконец упала ему на колени. Он изогнулся змеёй и подхватил её зубами, затем выпрямился и выплюнул в сторону графа. Граф не поднял стрелы, а неожиданно раскинул руки, и Лоран метнулся ему в объятья. Граф уткнулся в плечо сына, и мне показалось, что по его ледяной щеке скатилась тёплая слеза. Неожиданно к ним подошёл сам Габриэль и протянул какую-то корзинку. Граф взял её одной рукой, потому что второй продолжал придерживать сына, для которого избиение всё же не прошло даром. Не проронив и звука, они медленно направились к лестнице, ведущей к ручью.
Я молчала и глядела на огонь, вокруг которого начался танец. От мерного похлопыванья палок-трещоток я вновь вздрагивала, словно от удара графской палки, а Алехандро, скорчившись, продолжал одиноко лежать в стороне.
— Йоно-вэй-Йоно-вей, — доносилась до меня песня индейцев, забивая в голове любую возможную мысль.
Я полностью растворилась в увиденном, боясь дать происходящему какую-либо оценку. На моих глазах наворачивались слезы, сами собой, и я не понимала, по кому сейчас плачу.
— Мы собираемся, чтобы веселиться, — неожиданно раздался у меня над головой женский голос, и я подскочила с колен Клифа, чуть не сбив Монику с ног.
— Идём. Поможешь разнести оставшуюся еду по машинам. Детей сейчас увезут. Клиф, отпусти её!
И тут я только заметила, что Клиф держит меня за руку.
— Иди.
В голосе его чувствовалась злость, но он не смел выказывать тиранство перед дочерью Каталины.
— Ты чего так испугалась, глядя на клоуна? — спросила Моника, когда мы выбрались из толпы к сложенным стопками коробкам с едой.
— Лоран не клоун, — даже оскорбилась я.
— Клоун, — со смехом повторила Моника. — Я же просила тебя ничему не удивляться сегодня! Этот Лоран был койотом, это церемониальное убийство. Он как бы побеждал магию шамана смехом, и тот теперь за причинённую ему боль должен расплатиться с ним.
— Чем?
— Не знаю. Но что-то они делают там у ручья. Дед зачем-то дал им корзину с листьями ядовитого дуба. Раньше женщины подкрашивали им кожу детей, рождённых от белых, чтобы те больше походили на индейцев.