— У Анабель была похожая реакция. Я устал постоянно врать о моих отлучках. Она не пожелала оставаться с убийцей. Я не виню ее.
С убийцей… Грим — убийца. Не правда.
Правда оказалась хуже досужих предположений. Оглушенная рассказом, она не желала верить, отчаянно цепляясь за любые неточности.
— Если ваша миссия состоит в уничтожении зла, то почему в мире столько войн, убийств, Гриндевальда, Пожирателей смерти, разных ублюдков?
— У меня был период, когда я возомнил себя вселенским палачом и решил навсегда искоренить зло, обезглавив его. Но мне быстро объяснили, что я не прав.
— Кто объяснил?
— Об этом я не буду говорить, — по его тону Гермиона поняла, что расспрашивать бесполезно. — Назначение Грима было изначально придумано для отдельных личностей, а не для всего человечества. Мы не убиваем каждый день и специально не ищем жертв. Каждая встреча случайна: в кафе, театре, на квиддичном матче.
Я не настолько черств и бездушен, чтобы убивать и ничего не чувствовать после. Это тяжело. Каждый раз пересекать собственную природу и раскалывать душу. Я могу заливаться алкоголем, прятаться на безлюдном острове, но зло находит меня даже на дне бутылки.
Мы не можем идти против заведенного порядка и не должны светиться. Я думаю, прежний Грим не был равнодушен, когда разразилась Вторая Мировая война, к власти пришел Гриндевальд и были убиты миллионы человек. Но мы не можем вмешиваться в ход истории.
Грим — теневой игрок. Он уничтожает мелкий сор, но в основы мироздания ему нет дороги. Это наше наказание, а не попытка изменить мир.
— Наказание?
— За безразличие, за серость. Я рассказал вам достаточно. Теперь пришло время проверить ваш рассказ.
Хлопок — и Филипп растворился в воздухе.
*
Восемь дней, пятнадцать часов и сорок четыре минуты, как Гермиона жила в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году.
«Не жила, а существовала», — поправила бы она вас.
Жизнью последние два дня было назвать сложно. Однообразное существование, сводящееся к пробуждению по утрам, бесцельному хождению по номеру без возможности выйти на улицу и долгим попыткам уснуть под тихие всхлипы соседки по комнате.
Анабель — в пучине собственного молчаливого отчаяния и апатии, Филипп — в поисках неуловимых врагов. А Гермиона — в одиночестве. Взаперти, наедине с собственными мыслями. С криком внутреннего голоса в голове.
Она не сходила с ума, не боялась, не страдала.
Правда оглушила ее, обнажила страхи и подозрения. И сделал призраки реальными.
— Ты не боишься? — спросил он.
— Он был чудовищем. Наверное, если бы единственным выходом было убить Фенрира — я бы убила.
Гермиона знала, что оборотень пал от рук Грима. Не боялась и не осуждала.
Мантия Грима, его руки, даже та часть лица, не скрытая капюшоном, были в крови.
— Мерлин, — потрясенно произнесла Гермиона, по ее телу пробежали мурашки. — Это твоя кровь?
— Нет, — произнес Грим и исчез.
Слишком много крови. Чудовищные убийства в Министерстве. «Дело рук зверя» — гласили заголовки газет.
Она не спросила, смолчала, похоронила в памяти.
Чем же ситуация отличается сегодня?
Правда озвучена. Слова произнесены, и забыть их не удастся.
Она влюбилась в тень, затем оказалось — в преступника, а позже выяснилось, что и в убийцу. У судьбы не плохое чувство юмора, а патологическая ненависть к Гермионе Грейнджер.
Как же жить после всего этого? Как примириться со своей любовью? Как заставить себя не любить, не ждать, не надеяться?
Как объяснить глупому сердцу, что любить убийцу страшно? Страшно не за свою жизнь, за свой свет в собственной душе, данный при рождении, который так легко погасить, но зажечь снова почти невозможно.
Хлопок трансгрессии вывел ее из задумчивости.
— Я нашел. Он в тюрьме, — Филипп бросил газету. — На четвертой странице.
Краткая газетная заметка рассказывала о двойном убийстве известного ученого, министра здравоохранения Мексики, и его помощника. Убийцей был гражданин США — Аарон Фишер.
— Аарон Фишер? Так зовут друга Анабель.