========== Глава 13. Memento mori. ==========
На обратной стороне, чуть выше щиколотки, был порван её гольф, почти полностью с той стороны ставший красным. Константин покачал головой и принялся снимать сначала её крохотный башмачок, тоже замазанный кровью, а потом аккуратно снял и некогда белоснежный гольф; ткань противно присохла к коже, поэтому пришлось потянуть, и Дженни сквозь сон негромко вскрикнула от боли, но так и не проснулась. Даже по разрезу на самом гольфе можно было определить, что рана длинная и серьёзная; мужчина покачал головой, понимая, что это не есть хорошо: то, что девочка ранена, не заметил никто. Это может закончиться очень плохо, если вовремя не продезинфицировать рану; уже тогда у повелителя тьмы появилось дурное предчувствие, но он лишь осторожно перевернул Дженни на живот, чтобы постоянно не поворачивать ногу — больно неудобное место ранения оказалось.
И когда Джон увидел рану, то ужаснулся: глубокая, пыльная, видно, что не продезинфицированная, даже гнойная… Тут-то для него всё вдруг резко и встало на свои места: и температура дочери, и потеря сознания, и своё плохое предчувствие в груди. Он в сию минуту достал из рюкзака спирт и принялся очищать, но какой-то поганый голос внутри него говорил, что поздно. «Только бы не заражение, только бы не заражение» — стало его новой молитвой, а на деле Константин знал, как всё обстояло… Этот ужасный чёрный гной смылся наполовину; Дженни дрожала, пыталась уползти, перевернуться, дёргала ногой и раз чуть не выбила из рук папы спирт — она не то чтобы очнулась, но была в некоем состоянии бреда. А Джон чувствовал, как это бесполезно, как безысходно, как жалко и похоже на попытки не умеющего плавать доплыть до берега. Лишь Чес за всё это время не проронил ни слова, оставаясь молчаливым, но всё понимающим наблюдателем этой сцены.
Константин, закончив и для чего-то наложив бинт, развернул Дженни обратно на спину, заставил Fеё очнуться, аккуратно положил в ротик таблетку аспирина и дал запить. Девочка слабо улыбнулась, узнав папу, но скоро отключилась и как прежде провалилась в тревожный и лихорадочный сон. Джон и правда не знал, чем ей ещё помочь; гной-то он благодаря своим невозможным усилиям и страданиям дочки смыть смог, но кто знал точно, проник ли он внутрь, в кровь, или нет?..
Креймер в это время подошёл ближе и буквально взглядом спросил, как обстоят дела; мужчина прикрыл лицо руками, посидел так минуту, ощущая под ладонями горячую кожу, а потом глянул на парня.
— Не знаю, Чес… Там был гной. Сильный гной. Никто не заметил и даже не осмотрел ребёнка! Будем молить Бога, чтобы это не прошло дальше…
— Быть может, есть смысл подозвать медика? У них же есть медик? — Парень суетливо обернулся в сторону выхода, готовясь сорваться и спросить.
— Если бы был, то она бы так не лежала. Иначе это какой-то тупой медик. — Чес уже был в общем зале и принялся активно расспрашивать. Джону не было слышно не только из-за того, то говорящие находились далеко, но и из-за своего вакуума мыслей. Теперь не оцепенение, а горечь от ещё не осознанной правды овладела им; может, он это ещё не совсем осознал, но семя навязчивой мысли уже поселилось в его мозгу, сорняком распространяясь дальше. Безысходность и подобные чувства смешались в тонкую вуаль, и судьба осторожно накинула её на него; чего ни делай, как ни желай, а предначертанное всё равно наступит — и хрен знает, почему такие слова всплывали в голове у Джона.
— Медик погиб. Сгорел. Его обгоревшие останки можно наблюдать прямо из входа…
— Чес! — Мужчина, поморщившись, и не столько от отвращения, сколько от нежелания слышать о том, как рушится его надежда, прервал парня и бросил на него умоляющий взгляд. Креймер понял и виновато кивнул.
— Что там произошло-то? И, кстати, давай выйдем. Пусть Дженни отдохнёт. — Джон попытался пристроить выломанную дверь, но получилось лишь только прислонить её к стене, частично закрыв вход. Они остановились недалеко от неё, но к Саманте не подошли — мужчина не хотел, так как понимал, что в порыве чувств мог наговорить ей серьёзных гадостей.