Клочок, на котором они стояли, был похож на полукруг диаметром метра три; всё дальше круто обвалилось. Вообще, здание трещало, ходило ходуном; то и дело падали огромные глыбы, вызывая ужасный грохот и смрад пыли. Джон глянул вниз и увидал, что там положение дел было похожим; вариант оставался один — прыгать вниз на оставшиеся части пола. Так они и сделали…
Мужчина смутно помнил, как они, усталые, пыльные, раненые, панически оборачивающиеся на каждый треск, прыгали с одного островка вниз на другой; как в какой-то детской игре про болото или как там она называлась… Продолжалось это где-то с минут двадцать, но в итоге всё закончилось так хорошо, что Константину даже стало неинтересно; отчего ж им так везло? Он-то ожидал, что судьба пооригинальнее будет: завалит их камнями, например, или верхним этажом придавит, или заставит задохнуться от пыли. А то раз — и жалобно скрипящее здание позади! А они — уже далеко от этого места, на другой улице лишь наблюдают, как оно скрежещет и постепенно рушится. Джон, сев прямо на асфальт, даже не верил, что когда-то они были там, на уже рухнувших этажах, и аккуратно спускались, увёртываясь от падающих камней; теперь здание наполовину было превращено в труху с водопадами пыли — а до полного обвала, наверное, нужно дождаться лишь следующего обстрела.
Они находились на какой-то побочной улице, отходившей от главной трассы метров на двести; было принято решение идти явно в обход увиденному впереди. Но Джона ещё сильно интересовало вот что: правда ли увидели их корабли и что собираются делать с теми людьми конкретно? Однако такие вопросы — явно не для сегодняшнего дня. К тому же, некоторые другие заботы оказались посущественнее.
Плечо разболелось просто адски, но Константин терпел. Как только они, теперь лишённые еды, воды, всего необходимого, что они набрали в рюкзак, отбежали от дома, Чес приказал ему сесть рядом с крыльцом какого-то низкого здания, ничего не делать, не двигаться лишний раз, а сам побежал в ближайшие, ещё не рухнувшие двухэтажки, бывшие в прошлом либо частными домами, либо магазинами. На самом деле, многоэтажек на севере Ирвайна было мало, больше всего таких мелких домишек, которые мужественнее выдерживали бомбёжку. Джон сидел, опёршись спиной о стену, и смотрел в небо мутным от пыли взглядом, пытался высмотреть какие-то облака, что-то запомнить, может, что-то красивое, как это бывает на картинах импрессионистов — высокие грозовые облака с явно вычерченной линией-бахромой, их лилово-тёмные переливы, проблески солнца. Но видел лишь нечто серое, почти бесконечное, сливающееся с потемневшим серым городом серое небо без доли той красоты или величия; на такое посмотреть после случившегося — так вообще жить не захочется! Константин в таком случае прикрыл глаза и до прихода Креймера не открывал.
Вообще, все те странные мысли всегда обуславливались одним: воспалением несусветного бреда в голове и передозировкой какими-то слишком тяжёлыми мыслями. Джон решил не думать ни о чём; а то так было недалеко и до желания помереть от того же, отчего умерла и Дженни…
Наконец вернулся Чес — он отсутствовал минут двадцать. Выглядел запыхавшимся, даже болезненным, но непомерно счастливым: таки откопал дезинфицирующее средство и клочок бинта. Приступил обрабатывать рану сразу же, перед этим только заставив Константин встать и переместиться в ближайшее помещение.
Джон удивлялся, с каким упорством парнишка стягивал с него окровавленное пальто, отдирал прилипшую футболку, промывал рану откуда-то взявшейся водой из аккуратного ковшика, потом — жгучим спиртом и наконец как остервенело, но осторожно вытаскивал из него впившийся острием маленький обломок. Потом снова — спирт, немного воды, чтобы смыть кровь вокруг, и снова спирт, дальше — белые бинты, что наматывались ловко, крепко, даже профессионально. А Константин ощущал лишь глухую боль и какой-то отвратительный пессимизм и наплевательское отношение ко всему происходящему. Единственное, что ему хотелось узнать, это то, почему Креймер так волнуется, так торопится, словно пытается уберечь нечто важное, а на самом деле — лишь его, просто обычного человека со сквернейшим характером. Он не находил связных и внятных причин, а лишь ощущал, что потихоньку сходит с ума; немого клонило в сон, боль утихала.
Чес уже закончил заматывать рану; он, кажется, истратил полфлакона спирта, чтобы очистить рану, чтобы быть уверенным, что вот такое дерьмо, бывшее в прошлом, не повторится. Джон вновь не понимал его суеты. Наконец парень принялся стирать кровь оставшейся водой, после подал ему чистую, аккуратно свёрнутую серую футболку; ведь нашёл же и это и даже подходящего размера!
Константин кивнул, оделся, с жалостью глянул на своё легендарное пальто, что видало виды в прошлом, а теперь казалось вообще рухлядью. Однако бросать его он не собирался, а также осторожно накинул на себя, стараясь не шевелить предплечьем лишний раз — пусть и с окровавленной дыркой около ключицы, но оно ему было дорого.
В итоге мужчина и сам не заметил, как, устав от всего этого, провалился в тревожный сон; температура у него всё-таки поднялась, поэтому и мысли, будто все разом подогревшись, воспалились и неслись поточным бредом в голове. В общем, Джон расплывчато помнил те моменты и осознал, что уснул, намного позже.
Перед глазами проплывали рушащиеся дома, осколки, пыль и невероятно встревоженный взгляд…
Очнулся Константин тогда, когда уже вокруг порядком стемнело, и почувствовал, что на лбу у него лежала мокрая тряпка — и правда, температура поднялась сильно. Рядом сидел Чес и, прижав колени к себе, невидящим взглядом смотрел перед собой. Когда заметил, что Джон очнулся, едва смог сдержать улыбку и сразу же спросил, меняя позу: