Чес болезненно молчал; Джон порой был готов попросить его уже начать говорить о чём-то, но потом вспоминал, что сам же первым бы и окончил этот разговор. Глупо и парадоксально, но он желал и не желал этого одновременно. Двадцать минут не просто ползли, неспешно текли или какие там ещё синонимы изобрели для обозначения черепашьего хода — они стали просто каким-то тугим, с шероховатым низом желе, находящимся на вершине лишь слегка наклонённой плоскости и пытающимся достичь конца этих самых двадцати минут. Джон вновь был до одури рад, что у него есть часы, умудрившиеся не сломаться и не разбиться во время всего этого безумия; и он вновь был по-детски счастлив, что часы — это просто механизм, не подвергающийся никаким внешним факторам или эмоциям, у него есть своя программа, свой цикл и порядок, такие правильные и рациональные, что порой Джон хотел обратить всю свою жизнь в такой вот механизм, чтобы больше не теряться в действиях и не делать ошибок. Но тогда он понимал, что наиболее важные ошибки уже сделал и нет острой необходимости в рациональном механизме; всё самое отвратительное — уже было, и эти последствия он сейчас как раз таки расхлёбывает. Хуже быть уже не может — знакома фраза? А Джону уж — тем более; только вот теперь он не был уверен в ней, в том, что он и так в полной жопе; с его-то способностью притягивать к себе самое говнище можно добиться ещё больших успехов! И сейчас — как раз подходящая ситуация.
Креймер продолжил сидеть рядом с дверцами, опустив голову и внимательно слушая их хлопки, будто в этом и состояла задача всей его жизни; Джон порывался прекратить молчание и вновь прикрывал рот, понимая, что оно всё равно возникнет, причём не абы какое — всё-таки молчать нормально, — а какое-то гнетущее, подминающее под себя все чувства и эмоции, которое говорило опять и снова: что ни делай, как ни пытайся, какой апокалипсис вокруг ни устраивай, а они всё-таки останутся далёкими друг от друга. И в этом сыграли не то чтобы те три с половиной года (хотя и они имели вес, но больше выступали как отягчающее обстоятельство), а прошлое до их разъединения. Впрочем, глупо всё повторять заново: если не были близки, то никогда не станут.
Но почему-то у Джона эта мысль с каждым приходом вызывала только горькую реакцию, а не абсолютное равнодушие, как должно было быть к уже семидесятому разу; он был подавлен и раздавлен этой мыслью, она подминала его под себя, наползая сверху и закрывая вид на перспективы. Понимая, что таким темпом с ума сойти недолго, Джон всё же окликнул Чеса:
— Эй, как ты? — эта банальщина была единственным, не давшим ему сойти с ума. Чес осторожно поднял голову; Джон не видел его лица — оно было в тени, но что-то ему подсказывало, что оно было до ужаса бледным.
— Ничего… в норме, — прокашлявшись, выдал он, наверняка улыбнувшись.
— Где мы едем?
— Я не знаю… правда, — Джон услышал эти неуверенные нотки в его голосе и подполз к нему — вставать и идти было делом опасным в вечно шатающемся грузовике. Пейзаж пустынной дороги и разрушенных серых домов по бокам ничего познавательного не дал; Константину это не понравилось почти сразу же — откуда они могут знать, что эти парни везут их в верном направлении? Может, они давно едут в противоположном направлении, в какую-нибудь ещё более безлюдную местность (хотя куда уж безлюднее?), чтобы там пристрелить их, а перед этим предварительно встряхнув им мозги?
Джон в решительности достал пистолет; Чес проследил за его движением.
— Нам нужно… сам понимаешь, Креймер, — тот судорожно кивнул головой. — Либо они, либо мы; тебе должен быть знаком этот закон.
— Знаком… — Чес вновь кивнул, слышно сглотнул и судорожно выдохнул; неужели боялся?
— Мы должны убить их. И чем раньше, тем лучше, — говорил Джон, потрясая пистолет в руках и пристально глядя на сумрачные очертания напарника впереди; свет падал только на одну его сторону лица, и то плохо, но он видел болезненную нерешительность и даже страх.
— Ты что, боишься? — насмешливо спросил Джон, даже сам не поняв того высокого уровня иронии в своём голосе и не умерив его. Чес молчал, сжав губы и обхватив колени руками. Грузовик буквально подскочил вверх на каком-то камне или чём-то ещё, и их резко дёрнуло в обратную сторону от двери. Грузовик толкнулся и остановился, шипя мотором, но не двигаясь дальше; он застрял на том самом камне и теперь наклонился вперёд. С шумом повалились в ту сторону ящики; Джон упал на бок, Чес — кажется, на живот.
Когда они встали, Креймер ответил: