Они ходили, что-то спрашивали; Джон совсем не вникал в суть разговоров, в переплетение здешних сельских дорог, даже не обращал внимания на то, что его мечта, чёрт возьми, сбылась: вот они, другие люди, и вот оно — отсутствие Чеса. Что, радостно? А где же радость? Почему, почему нет счастья и облегчения на душе? Он качал головой и понимал, что эти мысли перестали быть оригинальными, но доставляли боли с не меньшей силой.
Стоял на удивление солнечный, но холодный день; людей оказалось достаточно, около пятисот или больше, да и сама территория была широкой — заняли всю деревню. Она, кстати, сохранилась прилично, лишь пару раз Джон видел разрушенные дома да чёрные рытвины в земле. Отсюда был виден серо-бетонный, ещё более съёжившийся город, глядя на который он уже начинал задыхаться. А здесь же как-то и дышалось легче, и жилось проще…
На улочках была какая-то возня: всё время что-то куда-то тащили, везли, тянули, что-то отстраивали, а что-то рушили. В домиках на первых этажах народа было много, но основное, понял Джон, находилось внизу, в обширных погребах, где теперь шли усиленные работы по их увеличению. Там был настоящий подземный город, правда, пока не связанный друг с другом улицами. Джон ходил, удивлялся этому и не мог понять, как так люди быстро приспособили это место для себя, в то время как они с Креймером и остальные только-только очухались после произошедшего. Он был удивлён, но уже без всякого удовлетворения: да, жить теперь есть где, но Чеса нет, поэтому уже ничего не могло порадовать. Хотя его ещё более давняя мечта с успехом сбылась, сбылась так, как того даже не желал он сам.
Но какой в этом всём удобстве толк теперь?
Они заходили во многие дома, спускались и поднимались раз по двадцать, наверное, в подвал и оттуда; женщина постоянно что-то спрашивала, пару раз уточнила имя разыскиваемого и вновь обещала, что всё будет хорошо. Джон просто молчал, тупо следуя за ней и мало понимая, что происходит вокруг; состояние было коматозное. Обошли они уже, кажется, полдеревни, если не всю; результаты были нулевые. Он подал голос лишь единожды, спросив, есть ли возможность у них выйти с каким-нибудь отрядом и прочесать местность. Женщина ответила, что да, вполне, только нужно набрать сам отряд добровольцев.
В конце концов Джон разочаровался в поисках и уже предлагал остановиться и набирать отряд, но спутница сопротивлялась, говорила, что если он устал, то может присесть и отдохнуть, но впереди ещё есть непроверенные места, где новенький мог вполне оказаться. Джон, естественно, не хотел садиться и отдыхать, тут же прибавлял шагу, но уже через пару минут отчаивался снова, понимая, что так они могут искать до бесконечности.
Раз женщина проболталась о том, что врач диагностировал ему не только переутомление, но и чуть ли не нервный срыв; Джон лишь рассеянно усмехнулся, поражаясь, как тот смог сделать такой вывод, видя его лишь в бессознательном виде; только немного позже осознал, что это, оказывается, было недалеко от истины…
Они вновь спустились в какой-то подвал, ещё более затхлый и сырой, чем прежде; там всюду суетились люди, перебегая из одной крохотной комнатки с людьми в другую. По словам спутницы, это была ещё одна больница, правда, очень бедная по сравнению с остальными; больные, стонущие, кричащие, порой раненые и даже инвалиды грудились здесь и там. В маленьких, около двух метров в ширину и чуть более двух с половиной длиной комнатах лежало по два, а то и по три человека; здесь пахло, как и везде — спиртом, рвотой и сыростью, а чёрные стены, казалось, закоптились от времени. Было ужасно темно — лампочки встречались только через метров пять; они шли по узкому коридору с дверьми, откуда виднелись слабые, жёлтые, измождённые лица с уставшими глазами. Джон не хотел, но таки не мог отвести взгляда от этого жалкого зрелища; впрочем, не жалкого, а типичного для таких временно обустроенных больниц. Должно было не удивлять, ведь повидал он сегодня такого сполна, но сейчас… сейчас как будто наступило пробуждение, будто он проснулся, впервые стал различать внешние звуки и картинки; словно какой-то сигнал разбудил его.