Из оцепенения его вывел удар в торс ружьём, отчего ему перехватило дыхание; конвоир закричал что-то о том, чтобы они пошевеливались, иначе он их прикончит. Но Джон не спешил.
— Куда нас… ведут? — в горле першило, не хватало воздуха после удара.
— В тюрьму, — нехотя ответил мужик.
— Посадят всех? Без разбирательств?
— Не знаю. А ну-ка вали отсюда! И поживее! А то до тюрьмы не доживёшь.
Джон ощутил, что его сильно тянул за руку Чес, и поддался. Лицо парнишки выражало жуткую тревогу.
— Это было бесполезно… — шептал он, качая головой. — Да и… словно сама судьба против нас. Кто ж знал, что Молл?.. — он не договорил, сжал губы, прерывисто вздохнул и провёл ладонью по лбу. С него, как и со всех вокруг, вода стекала ручьями. Джон только сейчас вспомнил о нём: плохо, что Чес так долго находился на дожде. Кое-как выправленное хрупкое здоровье могло потеряться за один такой вечер.
Их выгнали за пределы дворика, на улицу, но и там по сторонам стояли конвоиры, криками и тычками указывавшие путь. Теперь толпу, уже приутихшую, прозябшую, побитую, вели по улице вниз. Джону припомнилось, что они идут в противоположную сторону от центра. Отчего-то даже не было интересно, где здесь находилась тюрьма; Константин никогда не слышал о ней. Вполне возможно, что именно здесь её нет, и их поведут несколько километров до того отдалённого, страшного места.
Удивления его не было пределу, когда где-то впереди загрохотали моторы. После высокого забора, отделявшего деревню, и железных ворот, широко распахнутых и с кучей зевак вокруг, толпа, позорно ступая, будто и правда поверив во все обвинения, что ей вынесли, вышла за пределы. Там, грохоча в плотной влажной темноте, стояли грузовики. Народ стали отсчитывать по двадцать-двадцать пять человек и распределять. Джон совершенно не заметил, как по голове больше не били опротивевшие капли и он уже сидел на полу, прижавшись к стене, как и остальные, едва различимые во тьме люди. Ладонь его по-прежнему сжимала руку Чеса.
В фургоне было грязно, узко, темно; тусклый свет пробивался из кабины водителя через маленькое окно. Вытянуть ноги удавалось с трудом — они доставали ступни человека напротив. Во внешнем мирке, теперь отдалённом от них стенами, минут двадцать продолжалась возня: волнообразный, перекатывающийся по толпе рокот изредка утихал от резких надрывных и нецензурных криков конвоиров, нередкими стали чьи-то вопли и рыдания, глухие удары, чей-то жалобный, стихающий скулёж…
Вокруг стоял несмелый, но звонкий шёпот; обескураженные произошедшим, люди не могли не делиться эмоциями, хотя водитель или его помощник часто рявкали на них, говоря им заткнуться, пока им не прострелили головы. Совсем скоро прошёл озноб после дождя — то ли люди надышали, то ли машина прогрелась.
— Джон… — голос Чеса раздался слишком близко — между ними совсем не было расстояния, их почти сжали с двух сторон. — Ты… в порядке?
Константин знал, что значит это «Ты в порядке?»: Чесу было важно услышать сейчас хоть какой-нибудь ответ, пусть даже самый абсурдный, лишь бы знать, что его бывший напарник не ушёл в свои хмурые, как древняя усыпальница, мысли.
— Да, конечно… немного хреново… Впрочем, совсем немного. А так… всё в порядке… — голос прервался на середине предложения, Джон не решился говорить дальше таким срывающимся тоном. Креймер тяжело вздохнул — будто это у него только что погибла вся семья, — и, взяв его ладонь покрепче, поднёс к своему лицу и стал согревать тёплым дыханием. Несмотря на убогость этого зрелища со стороны, это оказалось довольно приятно.
— Если я чем-то могу помочь… — произнёс настолько тихо, что Джону даже показалось, будто это он научился читать мысли и ненароком прочёл их из головы Чеса. Ладонь минута от минуты становилась теплее.