— Блин, да хватит мутузить его! Можем договориться. Вы слышите? Хватит! — только тогда глухие удары прекратились, к самой решётке подошла фигура одного из мужиков.
— Кто там кукарекает?
— Давайте договоримся! Только хватит бить его! — в той камере послышалось отхаркивание; кажется, Чес сплёвывал кровь. У Джона заледенели руки, комок встал посреди горла.
— Конечно договоримся! Иначе он тут сдохнет. Но проучить его надо; так взбесил сегодня своим базаром! Парни, чё остановились-то? Счас ещё пару зубов выбьем и десяток синяков поставим и нормально будет ему! — У Джона заклокотало в горле, перед глазами поплыло, заискрилось, остатки сердца бешено отбивали ритмы. Константин наконец вовсю ощутил свою слабость и беспомощность, когда человека, что имел в себе часть его, Джона, души, избивали, кажется, до смерти, а он не мог… а он совершенно не мог никак не повлиять. Уже стёрлось из памяти, как он после пытался ещё призвать не бить и так ослабленного парня; всё впустую. Впустую… такое страшное слово на самом деле. Константин понял его смысл сейчас как никогда; пустота бесконечна, и все его старания терялись в ней; пустоте было безразлично, к кому были направлены его стремления; они равно растворялись в ней, как стиральный порошок в воде.
В какой-то момент Джону показалось, что всё, он потерял этого парнишку навсегда; в следующее же мгновение жар нахлынул на всё его тело, руки затряслись, как во время лихорадки, голова стала смутно соображать, выдавая сумбурные идеи. Как бешеная собака, желающая свободы, он вцепился в шатающийся прут и стал рьяно отламывать его, раскачивая в разные стороны. Чего он пытался добиться? Его захлестнуло что-то невообразимое, срывающее с катушек. Под тупые, едва слышные удары разум уносился всё дальше и дальше. Джон уже вслух орал матом на тех заключённых, позабыв про положение, унизительное и не позволяющее такого, в которое он попал. Сейчас каждое такое слово, произнесённое в полном безрассудстве, откликнется ему в будущем. Да, добравшись с Чесом до середины бездны, откуда они пытались выкарабкаться, они неожиданно перерезали себе все пути и вновь достигли дна. Даже не дна, а от удара их тела провалились ещё глубже, в образовавшуюся яму. Бесперспективно шатая прут туда-сюда, Джон с трудом понимал, что делать дальше. Никуда он не вырвется, конечно, не пролезет, но этот прут просто было необходимо отломить — так он раздражал своей мнимой свободой.
То ли удача тут сыграла, то ли и правда его силы достигли пределов, но вскоре Джон услыхал скрежет и, не удержавшись, повалился вместе с прутом. Скорее всего, дело было в удаче: этот прут мог отвалиться сам если не сегодня, то чуть позже — так поистёрлось основание, ещё державшее его в этой ужасной клетке. А что дальше? Джон глянул в темноту, где невозможно страдал последний оставшийся в живых дорогой ему человек. Кажется, эти уроды решили взять минутный тайм-аут, загнав Креймера куда-то вглубь камеры; был лишь слышен хрип и шуршание куртки по шершавой стене.
— Слушайте, он ослабел, можно пустить его по кругу! — Джон прекрасно знал, что значило выражение пустить по кругу. Послышался злобный смех и движение. У Константина всё, что осталось от сердца, сжалось в ещё более сильный комок. С одной стороны хотелось выть от беспомощности, с другой — взорвать всё к чертям гневом, плотным скоплением которого он стал. «Ничего… ничего. Почему я ничего не могу сделать?» Джон услышал нервный звон: оказывается, это прут в его трясущейся руке бился о решётку.
— Нет!.. — Джону казалось, что он уже седеет. Нервы, спутанные, теперь вытянулись до предела; казалось, стоит до них дотронуться и можно всё порвать. Времени уже не оставалось; Константин или с позором понимает, что не спас в четвёртый раз, или заканчивает с этим как можно быстрее. Взгляд панически стал перебегать по тёмным камерам, откуда виднелась равнодушная людская масса, по тёмному полу, по потухшим светильникам… Константин наткнулся на стол надзирателя: банки консервов, скомканные бумаги, салфетки, какая-то неразличимая требуха, всё важное — в ящиках, угрюмо закрытых. Но вдруг, словно яркая вспышка молнии посреди тёмной ночи, когда думаешь, что ты не можешь заснуть и думаешь, что ослеп, он увидал блеск металла на боковой стороне стола.
Ключи.
Те самые ключи от камер на этом этаже. Надзиратель всегда вешал их тут или даже бросал на стол: ну, кто сможет до них добраться, даже если в какой-то камере отламывается прут? Но у Джона возникла иная идея. Прут был длиной где-то полторы метра, может, больше, а до стола было не так много, но мешало то, что он был расположен слегка по левую сторону, чем камера. Джон максимально вытянул руку с прутом и стал в темноте пытаться достать. Не хватало пару сантиметров. Джон сменил положение и попробовал с самого края. Теперь достал до звенящей связки, но возникла трудность скинуть её с сильно загнутого крючка, да к тому же делая это на большом расстоянии.