Ложусь, только сон не идёт. Перед глазами лишь образ спасителя и палача, что гонится за мной. А как он сражался? Как стихия. Как буря. Убивал не ради крови. Ради меня?
Нет. Ради работы. Я — его цель.
И всё же... он смотрел на меня иначе. Его глаза. Серые, как предрассветное утро.
Прикрываю лицо ладонями. Мои пальцы ещё пахнут кровью. Я спасала... и чуть не погибла. Но самое страшное не это. А то, что я бы сделала это снова.
С этими мыслями, наконец, проваливаюсь в вязкое сновидение. А утром продолжаю свой путь. Доедаю остатки лепёшки, что в сухари превратилась. Небо хмурится, но дождь пока не идёт.
На третий день лес медленно редеет. Деревья становятся выше, стволы — темнее, ветви — без листвы. Кажется, что даже ветер боится нарушить покой этой земли. Кобыла фыркает, мотает головой, упрямится, будто чувствует невидимую границу.
И я её чувствую тоже.
Спереди, за изгибом тропы, вырастают ворота. Высокие, вырезанные из тёмного дерева с прожилками, похожими на застывшую кровь. По сторонам два силуэта. Постовые. Дроу.
Высокие, грациозные, с тёмной кожей и светящимися глазами, золотыми и льдисто-голубыми, как рассвет над чужим миром. Один держит копьё, второй — что-то вроде кинжала. Но оба не спешат поднимать оружие.
Я чувствую, как под кожей вспыхивает свет. Он не выходит наружу, но становится частью меня. Огнём, который согревает изнутри. Кобыла тревожно храпит. Спешиваюсь и медленно, почти не дыша, тяну капюшон назад, открывая лицо.
— Я… ищу храм богини Наит, — говорю устало, но без дрожи.
Они цепко следят, разглядывают. Будто в душу смотрят. Слышу собственное биение сердца, удерживаю нервную кобылу за уздцы. Жду.
Не взглядом, не слухом, а чувствую, как что-то в них меняется. Лёгкое движение плеча. Один из них чуть опускает оружие. Другой делает шаг назад. Они вдыхают, как будто ощутили присутствие чего-то древнего. Родного.
— Добро пожаловать в Дортмунд, Пресветлая, — слегка замогильным голосом вещает один с льдистыми глазами.
Стражники отпирают ворота и отходят. Без слов. Без вопросов. Только взгляд — долгий, пристальный, странно уважительный. Будто они почувствовали этот непонятный свет во мне.
— Спасибо, — бормочу и иду вперёд, ведя уставшую кобылу следом.
За спиной створки смыкаются. И впервые за всё время пути я ощущаю, как в груди зажигается крошечное тепло.
Я пришла туда, где меня примут.
До нужной точки добираюсь лишь к закату. Уставшая, почти без сил. Моя кобыла еле плетется и часто спотыкается. Но не останавливается.
Храм я вижу сразу. Он не возвышается, не блистает куполами, не стремится к небу. Светлый мрамор стен словно впитывает последние лучи уплывающего солнца. На воротах знаки мерцают, едва уловимо пульсируя и зовя. Я впервые ощущаю спокойствие с момента попадания в этот мир.
— Добро пожаловать, — голос звучит мягко, сдержанно.
Поворачиваю голову на голос и натыкаюсь на женщину средних лет, стоящую у порога. Высокая, стройная, с длинными белокурыми волосами и внимательными, чуть печальными глазами. Ни капли в ней обычной суровости жриц. Она излучает покой и умиротворение.
— Я настоятельница Ариэнна. Богиня ждала тебя.
Я не задаю вопросов. Спешиваюсь. Отдаю лошадку подошедшему работнику храма. И иду за женщиной. Всё тело дрожит от внутреннего трепета, как будто я подхожу к порогу чего-то важного, давно забытого.
Главный зал — круглый, высокий, со сводами, исчезающими во тьме. В центре — она. Статуя. Богиня Наит. С распущенными волосами и руками, сложенными у сердца. Между ладонями бутон розы. Глаза опущены, и весь вид показывает смирение. Но я знаю, это обманчивый образ. Разгневаешь богиню — умрёшь в тот же час.
Меня оставляют одну. Я не спрашиваю зачем. Просто подхожу ближе, останавливаюсь у постамента, запрокидываю голову и вдруг понимаю: мне не нужно молиться. Я уже слышу.