Глава 8
Товарищ Толмачёв был спокоен. Звонок следовал за звонком, и ничего в том удивительного не было. Садясь в это кресло, он предполагал, что так и будет. Так и было.
Звонили всякие товарищи, даже те глотки, которых он разорвал бы собственноручно, доведись случай. Но сейчас он спокойно и корректно отвечал им на их вопросы, вежливо отказывался от помощи, объяснял ситуацию. А они выражали соболезнования. И требовали массовых и показательных акций. Толмачёв успокаивал их, говорил, что сейчас, когда контрреволюция побеждена и военный коммунизм в прошлом, вспышки красного террора нецелесообразны, и даже вредны для общего дела. Товарищи соглашались с ним, но, тем не менее, настаивали на самой суровой каре для совершивших убийство и всех прочих как-либо причастных к нему. Владимир Николаевич обещал, что наказание будет самым суровым и показательным. И что никто не уйдёт от заслуженной кары. Потом клал трубку и ждал следующего звонка. И так раз за разом. Пока в дверь не постучались.
— Войдите, — разрешил Толмачёв.
Вошёл секретарь с листом бумаги и доложил:
— Телефонограмма из Стола регистраций.
— Хм, — удивился Владимир Николаевич, — быстро они…
— Работали все. Как узнали, кому необходима информация, так бросили все остальные работы, и даже приём граждан, — пояснил секретарь и положил лист на стол.
И вышел.
Толмачёв загляну в лист и обнаружил там шесть пунктов. Да, в Москве проживало шесть женщин с Именем Ракель Самуиловна и в нужном возрасте. Шиленгир, Фифель, Ковалёва, Незабудка, Брусис и Верейко.
Что ж, информация у него была, нужно было теперь организовать осмотр этих гражданок. Для этого ему нужна была оперативная группа и шофёр Ибрагим, который должен был опознать убийцу. Он готов был уже позвать сотрудника, но тут у него опять зазвонил телефон.
Трубку товарищ Толмачёв сразу не взял — сначала немного покрутил головой, разминая шею, так он готовился к очередному разговору с товарищем, пылающим праведным гневом. И когда был готов, начал:
— Толмачёв.
И, честно говоря, обрадовался, услышав в трубке голос Жирного, а не какого-то разгневанного соратника по борьбе.
— Жирный, ну? Есть результаты?.. Так, говори, записываю… Незабудка. Незабудка, хорошо.
Он взял карандаш и обвёл в листе имя, что значилось под четвёртым номером.
— Ракель Самуиловна Незабудка. Что-нибудь узнали про неё?.. Что? Брала три червонца за визит. Ещё что-нибудь?.. Красивая? Неудивительно, кто бы стал платить такие деньги, не будь она красавицей. Ещё что?.. Что⁈ Что она брила?
Товарищ Толмачёв побледнел, даже посерел. Голос его стал резок.
— Товарищ Жирный, у меня создаётся впечатление, что Вы не до конца осознаёте важность задания. А задание очень важное, и для Вас в первую очередь. А Вы чем там занимаетесь? А? Приметами? Какая это примета⁈ Вы идиот, товарищ Жирный! Выбритая женская промежность это не примета, как бы Вы её искали, мне любопытно взглянуть, руководствуясь такой приметой? Замолчите и слушайте! А лучше запишите. Сейчас Вы едете сюда, забираете шофёра Ибрагима, чтобы её опознал он, а не вы, по своим идиотским приметам. Потом едете за Мадьяром и Фельдшером. Затем едете на Садовую-Спасскую в дом Аплаксиной. Там, в квартире тридцать шесть и проживает наша Ракель Самуиловна Незабудка. Как только Ибрагим её опознает, пусть Фельдшер с Мадьяром её освежуют. Живьём. Что? Пусть кожу с неё снимут, болван. Кожу привезёте мне, а саму её повесите ночью перед домом. Чтобы было убедительно и наглядно. Ясно вам? Всё поняли?
Он понизил тон, голос его стал мягкий и даже вкрадчивый.
— Вы всё поняли, товарищ Жирный? Всё? Я просто хочу, чтобы Вы, товарищ, действительно всё поняли и довели до сведения ваших людей, до всех людей, что ошибки должны быть исключены. Сегодня любая ошибка буде считаться непростительной. Непростительной, товарищ Жирный. Доведите мои слова до Чапы, Ефрема, Фельдшера, и Мадьяра. Каждое моё слово. Вам всё ясно, товарищ Жирный?.. Отлично. Выполняйте.