Глава 12
Товарищ Толмачёв Владимир Николаевич, сидел, не шевелясь, уже четыре минуты с тех пор как положил трубку телефона. Он не моргал, и не дышал. Он просчитывал варианты развития событий. И снова ждал звонков. И теперь он ждал звонков плохих. Очень плохих. Товарищи будут разочарованы и даже раздражены. И варианты развития событий в его воображении виделись ужасными. И ужасной виделась его карьера. Только что ему позвонили и сообщили, что убийца Незабудка была под охраной ОГПУ, и эта самая обозревшая охрана перебила его людишек и увела эту Незабудку в неизвестное место. И сейчас Владимира Николаевича волновал только один вопрос: кто позволил, кто санкционировал, кто разрешил этому кокаинисту Дзержинскому выставлять убийце Незабудке охрану? Кто дерзнул встать на пути священного, кровного правосудия?
И ответ напрашивался сам собой: тайным куратором Дзержинского был сам визгливый Буревестник Революции. Кто бы ещё осмелился бы на такой варварский и подлый шаг против семьи товарища Толмачёва?
И товарищ Толмачёв не понимал, что всё это значит: начало войны или просто политическая подножка? Показательная оплеуха, чтобы продемонстрировать полную несостоятельность семьи, к которой принадлежал Владимир Николаевич. Но это выходило за все рамки, попирало все законы. По сути, Троцкий устраивал отвратительные игры на костях сородича, которого убил человек! Это было какое-то особенное, отвратительное кощунство. Что ж, от банды Троцкого всего можно было ожидать. Сборище жадных и беспринципных выродков!
Но время шло, минута за минутой. И ему необходимо было сделать доклад. Он с внутренней гримасой отвращения ожидал реакции своего до смерти трусливого и жестокого господина, но делать было нечего, время шло.
Владимир Николаевич поднял трубку:
— Соедините меня с Григорием Евсеевичем.
И разговор вышел именно таким, каким и ожидал его товарищ Толмачёв. Сначала господская ярость, выставление Толмачёва ничтожеством. Потом ужас труса, и стенания о том, что от него, слабого, все отвернутся, и виноват в этом опять же Толмачёв. Затем надежда, что всё ещё можно исправить и вернуть потерянную репутацию и обещания Толмачёву золотых гор и карьерных вершин. В которые сам Толмачёв, как разумны товарищ, уже не верил.
В общем, всё было предсказуемо. И сводилось к одному: товарищу Толмачёву нужно было всё исправить, и так, чтобы тень позора безответного оскорбления и бессилия не легла на семью. Иначе… Впрочем, лучше ему, Толмачёву, не думать о том, что будет, если выйдет иначе, если у него не получится.
Сидеть и медитировать времени больше не было, нужно было искать убийцу Незабудку и выяснять непосредственных виновников в расстреле его группы. Их тоже нужно будет наказать жестоко и показательно.
Он вызвал секретаря и приказал:
— Ежова ко мне быстро.
Ежов сейчас ему был не нужен, но вопрос с этим хитрецом нужно было решать, и побыстрее.
Ежов тут же вошёл в кабинет. Мелкий, плюгавый, этакий Чапа-уркаган, только с другим знаком. Со знаком партийной номенклатуры. Но именно такой исполнительный и подлый тип и нужен был семье товарища Толмачёва.
— Мы тебя куда направили, а? — сразу начал Владимир Николаевич.
— Ну, так в Марийский ОбКом, ответственным. — промямлил Ежов.
— А сейчас ты где?
— Ответственным в Семипалатинском ГубКоме.
— А почему сбежал?
— Да не сложилась работа с местными товарищами. А меня товарищ Куйбышев в другое место назначил.
Куйбышев… ещё один деятель, которого Толмачёв не любил.
А Ежов врал. Владимир Николаевич знал, что Ежов связался с местными гомосексуалистами, и из ревности одного из них покалечил способом, каким положено калечить у гомосексуалистов. Дело дошло до местного ОГПУ и Ежова пришлось прикрывать.
— Не сработался, значит.
— Не сработался — вздохнул Ежов жалостно.
— Куйбышев, значит, на новое место назначил?