Пока что этот мужчина не кажется таким уж плохим.
— Будет сделано, сэр. — Я переступаю порог и иду по длинному коридору, чувствуя себя волком, которого только что впустили в курятник.
Когда нахожу кухню, Розмари, как полагаю, ахает и хватается за грудь.
— Черт, прошу прощения. — Поднимаю руки по обе стороны от головы. — Мистер Монтальбано впустил меня. Я телохранитель Эванджелины.
Женщина смеется, прижимая ладонь к груди.
— О, все в порядке. Просто не ждала никаких посетителей. Немного не по себе с тех пор, как похитили мисс Эванджелину.
От этого у меня скручивает живот.
— Это понятно. — Протягиваю свою руку. — Грэм.
— Приятно с вами познакомиться. Розмари. Мисс Эванджелина все еще спит. Хотя скоро должна встать.
— Мистер Монтальбано велел мне позавтракать, пока Эва не проснулась.
— Конечно. Давай я положу тебе.
— Нет, спасибо. Могу сам.
Розмари одаривает меня благодарной улыбкой.
— Тогда сбегаю за продуктами, потом вернусь. Угощайся, еды много.
— Спасибо. Э-э, здесь есть кто-нибудь, кроме Эванджелины? Не хочу больше никого пугать.
Розмари качает головой.
— Сельма, домработница, должна быть здесь около одиннадцати. А до тех пор будем только мы.
Она обегает меня и исчезает в коридоре.
Я жду, пока не услышу щелчок закрываемой двери, затем выбегаю из кухни в поисках кабинета Монтальбано.
Это место — гребаный лабиринт, занимающий весь верхний этаж здания. Большая часть пространства представляет собой концепцию открытого этажа, но отдельные комнаты становятся более уединенными по мере продолжения коридора. Я заглядываю в каждую комнату, пока не нахожу нужную.
Дверь кабинета не только не заперта, но и открыта настежь. Это говорит об одной из двух вещей: либо Монтальбано нечего скрывать, либо ему нечего бояться. И если думает о втором, то он глупее, чем я думал.
Начинаю с его стола. У этого мужчины какое-то серьезное ОКР. Все в столе помечено. Налоги, квитанции — даже на упаковке со скрепками написано «Скрепки для бумаги». Все находится на своих местах, а это значит, что здесь нет ничего незаконного или грязного.
Если только все не помечено так, чтобы сбить кого-то вроде меня со следа. Пока слишком рано говорить, с каким из двух случаев я здесь имею дело, но знаю, что разберусь с этим достаточно скоро.
Страшно, насколько быстро научился находить то, что люди так старательно пытаются скрыть.
Я начал работать на своего отца с ошибочным представлением о том, что помогаю людям. Семьи, потерявшие связь со своими близкими, женщины, пытающиеся застать своих мужей-изменников на месте преступления. Люди страдают по всему миру, и убедил себя, что меняю ситуацию к лучшему.
Но это? Рыться в столе Монтальбано в его домашнем кабинете, пока тот на работе? Это не помогает никому, кроме моего отца.
Это делает меня тем куском дерьма, которым учил быть отец.
Я обыскиваю стол около десяти минут, пока в комнату не доносится слабый звук женского голоса.
Принцесса проснулась.
запихиваю папки, которые держу в руках, обратно в ящик и выскакиваю в коридор.
Итак, в какой стороне была кухня?
Иду налево, и голос становится громче по мере того, как крадусь по коридору. Эва поет. Чем ближе подхожу, тем лучше могу разобрать текст, и не могу сдержать улыбку, когда добираюсь до живого выступления на кухне.
Эванджелина, закутанная в пушистый леопардовый халат и тапочки в тон, стоит спиной ко мне. Ее черно-рыжие волосы в беспорядке собраны в пучок на макушке, и она что-то напевает в нож для масла, накладывая себе на тарелку блинчики и фрукты.
Девушка поворачивается, чтобы взять последнюю ноту припева, крепко зажмурив глаза, вкладывая в это все, что у нее есть.
Совершенно фальшиво, могу заметить.
Но черт меня побери, если она не самое милое создание, которое я когда-либо видел.
Эва загипнотизировала меня. Настолько, что забываю о том, что девушка понятия не имеет о моем пребывании в ее доме. Она открывает глаза и визжит, пронзая барабанные перепонки — вместе со звуковым барьером — и швыряет в меня своей тарелкой, как фрисби. Поднимаю руки, чтобы заблокировать предмет посуды, и тот разбивается вдребезги, когда падает на пол, блинчики и черника разлетаются по кафелю.
— Какого хрена ты здесь делаешь, урод?
— Твой отец впустил меня. Он…
— Мой отец. — Эва смеется. — Впустил незнакомого мужчину в свой дом, в то время как его дочь лежит голая в своей постели. Отец этого гребаного года.