Он поднимает голову, на его лице отражается шок.
— Ты была там?
Я киваю.
— Почему ты не подошла поговорить со мной?
Я пожимаю плечами.
— Я не хотела расстраивать тебя еще больше, поэтому решила, что лучше остаться в стороне.
— А почему ты думаешь, что это могло бы меня расстроить?
Все эти вопросы направляют разговор в то русло, в которое я не хочу его направлять, но приходит время поговорить об этом. Оно давно назревает.
— Потому что ты на меня злишься.
— Да, черт возьми, я злюсь, — говорит он, ужесточая тон. — Ты сбежала от меня посреди чертовой ночи и шла домой по пустынной грунтовой дороге в полном одиночестве.
— Я подумала, что так будет легче.
— Для кого легче?
Я молчу, потому что мы оба знаем ответ. Может быть, это делает меня трусихой, но я не могла заставить себя попрощаться с ним, уйти было достаточно сложно. Если бы мне пришлось сделать это, глядя в эти магнетические глаза, не думаю, что я смогла бы.
Он перемещает руку к моему лицу, касаясь пальцами моей щеки.
— Малышка Зоуи, посмотри на меня.
Я делаю то, что он говорит, и слезы обжигают мои глаза, когда я зажмуриваюсь и смотрю на него с тоской.
Он наклоняет голову, его идеальные губы тянутся к моим. Мое сердце жаждет этого, жаждет его поцелуя, но в последнюю секунду я поворачиваю лицо, борясь с войной в своем сердце.
— Прости меня, — задыхаюсь я.
Его лоб упирается мне в висок, челюсть сжимается от разочарования.
— Я знаю, что ты хочешь этого так же сильно, как и я. Почему ты так сопротивляешься?
— Дело не в том, чего я хочу.
— Черта с два!
Я вздрагиваю от гнева в его голосе.
— Пожалуйста, постарайся понять.
— Что понять, Зоуи? — спрашивает он, отстраняясь от моего лица.
Я чувствую холод и отстраненность.
— Ты ничего мне не говоришь. Ты не пускаешь меня внутрь, так как же, черт возьми, я должен понять?
Как мне объяснить ему это? Как заставить его понять, что я — единственный близкий человек для моей сестры? Как заставить его понять, что она ужасно страдает, что ей нужно все свободное время, которое есть у меня.
— Поговори со мной, — умоляет он, его голос становится мягче.
Я смотрю на него в ответ, желая довериться, поплакать у него на плече и рассказать, как я устала. Как сильно я люблю свою сестру, но ее состояние отнимает у меня все силы. При этой ужасной мысли чувство вины вырывается на поверхность и бьет меня по лицу, как холодная мокрая тряпка. Я не имею права так себя чувствовать, как и не имею права взваливать на него это бремя.
— Это сложно, — говорю я ему.
Разочарование в его глазах разбивает мою душу на мелкие осколки.
— Ладно. Пусть будет по-твоему. — Он опирается на островок и поднимается на ноги.
— Остин, пожалуйста, — умоляю я, мой голос переполнен едва сдерживаемыми эмоциями.
Он не оборачивается, и я не могу его винить.
Я подпрыгиваю от звука его кулака, врезающегося в металлическую дверь, когда он вырывается из кухни, и его гневный уход разрывает мое сердце.
Остаток ночи проходит как в тумане душевной боли. Я избегаю обеспокоенных взглядов Тары и Фрэнка и жду, пока бар утихнет, чтобы оставить их закрываться, раз уж они так любезно предложили. К тому времени, когда сажусь в машину, я вымотана как эмоционально, так и физически, и мечтаю о постели. Вместо этого я еду в больницу.
Как только вхожу в раздвижные двери, мне становится плохо, желудок сводит от резкого запаха дезинфицирующих средств. Мне неприятно, что она здесь, неприятно, что это ее дом, но пока я не смогу позволить себе собственный дом и домашний уход, она должна находиться именно здесь.
Я вхожу в лифт и поднимаюсь на третий этаж. Проходя мимо поста медсестер, я приветствую Дину, старшую медсестру.