— Хорошо. Что ты хочешь придумать?
Я вздохнула и опустила взор.
— Надо покумекать… В моём сне была зима. Значит раньше первого снега они не явятся. Успеем людей предупредить.
Маар усмехнулся как-то недобро и снова сел за стол.
— И что? Чем они отпор давать будут? Вилами да топорами? Оглоблями, ещё может. Не воины они, и ты сама это понимаешь.
— Значит, я сама буду говорить с тем, кто будет вести этих воинов, — сказала я решительно. — Уж если простых людей они не бояться, так может богов страшатся.
— Тебя стрелами прямо с ладьи натыкают… — устало проговорил Маар. — И сказать ничего не успеешь.
— Уж коли на то воля богов, то ни одна стрела в меня не попадёт.
Маар улыбнулся и прикрыл глаза. Я в первый раз видела, чтобы он улыбался. Залюбовалась даже.
— Смелая ты, али глупая, не разберу.
— Какая есть, — насупилась я, — тебя держать не буду. Если хочешь идти — то иди.
Маар перестал улыбаться и вскинул на меня взгляд. Его внимательные зелёные глаза всегда заставляли меня робеть, словно я малая девчонка, к которой жених приехал на смотрины. Я гулко сглотнула и заставила себя отвести взгляд. Негоже так смотреть пристально. Ещё подумает, что полюбился мне…
— Я никуда не пойду без тебя, — серьёзно сказал мужчина. — Уже говорил тебе об этом.
— И что, что говорил, — краснея, сказала я, отходя от стола. — Жизнь переменчива, как ручей по весне. Захочет левым боком повернёт, захочет правым.
— Неужто у меня нрав такой же, как у ручья весеннего?
Я не поворачивала головы. Мне не хотелось видеть его глаза. Слишком внимательные, слишком глубокие. Как два омута. И сердце всегда так трепетало от этого взгляда, словно боялось или ждало чего-то.
— Беляна?
Я сглотнула и со вздохом проговорила.
— Не такой у тебя нрав. Но и меня ты знаешь. Я не брошу тех, кому помощь нужна.
— Знаю, потому и боязно за тебя, — мягко сказал Маар. — Не сердись. Не хотел обидеть. Добра тебе только желаю.
Я кивнула и повернулась к нему.
— Не обидел. Знаю, что сердце у тебя доброе.
Маар осторожно взял мою руку в свою ладонь и слегка сжал пальцы. Я снова зарделась, как маков цвет, но руки не отдёрнула.
Минуло лето. Зачастили дожди. Людям приходилось спешно собирать урожай. Сетовали, что русалки опять много пляшут, дожди скликают. Была примета — чем больше русалки по осени пляшут, тем суровее будет зима и дольше продлится. Успевают перед долгим сном нагуляться. А потом уж до весны в прудах да реках спать будут.
Маар заготавливал дрова, трудился с раннего утра до самого вечера. Я сушила коренья, грибы, травы, вялила мясо, орехи собирала в мешочки. Крупы в этом году мало получилось, да может, кто и поделится.
Когда кончились дожди, Маар каждое утро уходил волком к берегам широкой реки Ладоги. Смотрел не видать ли кораблей чужаков. И я даже успела успокоиться, подумаешь сон приснился. Всякое снится, что ж теперь, от всего мира отгородиться? Но однажды Маар прибежал подбитый чужой коленной стрелой…
Волк истекал кровью, пока я затаскивала его домой. Дышал часто, закатывал глаза, словно уже был готов пращурам душу отдать. Как увидала его на крыльце неподвижного, сердце в пятки ухнуло, а в голове звон поднялся. Не помня себя схватила волка, и потащила, что было сил. Стрела угодила прямо в спину меж лопаток. Да глубоко засела…
Пока тащила стрелу, смахивала злые слёзы, которые накатывали. Это ведь я попросила его ходить и стеречь. Когда вытащила треклятую стрелу, Маар жалобно заскулил и засучил лапами.
— Всё-всё! Достала! Сейчас…! Легче будет! Погоди!