— Оставь его, прошу! Пожалуйста, не трогай! Кощей, умоляю! Это мой друг!
Кощей резко дёрнул рукой, и Варвара не смогла удержаться и упала на пол. Никита взвыл, Кощей встряхнул его, и пёс затих. Чародей распахнул дверь, и девушка в отчаянии ухватилась за его ногу. Чёрные ветви доспеха резанули по лицу, расцарапали руки и грудь, а болотное железо несло непереносимый холод, но Варвара не отпускала.
— Оставь его, пожалуйста! Не трогай! Прошу! — сорванным голосом закричала она, и Кощей вдруг остановился.
Чародей развернулся от двери, и Варвара со стоном отлипла от его сапога. Ладони были липкими от крови, но ей было не до того. Удерживая затихшего Никиту в поднятой руке, Кощей навис над девушкой, и она уставилась в тёмные провалы глазниц шлема-черепа.
— Я тебя многому учил. Не учил только тому, чем ты по праву рождения должна обладать. Кто мог подумать, что у царской дочери гордости нет. Оставь себе свою псину, но чтобы он мне на глаза не попадался. Сколько ты тут ещё пробудешь — решу после войны.
Кощей отшвырнул Никиту к стене, развернулся и вышел, хлопнув дверью. Мир вздрогнул, захлебнувшись тьмой, но тут же выдохнул. Дважды звякнуло из сундука.
Варвара тоже выдохнула. Вдохнула. Выдохнула. Раз-два. Раз-два. Её трясло, как от мороза. Прихромал Никита, начал лизать её раненные руки. Щипало ужасно. В глазах тоже щипало.
— Нет, — прошептала девушка, кутаясь в разорванную окровавленную одежу. — Нет. Плакать мы не будем. Гордости у нас, конечно, отродясь не водилось. Какая гордость у дочери царя Тихомира! Смешно.
Никита обеспокоенно гавкнул.
— Если бы у отца была гордость, — продолжала девушка, слегка покачиваясь и уставившись в стену остекленевшими глазами, — то он бы не придумал брать в долг у Приморского царя, и я бы не попала сюда. Если бы у него была гордость, он бы не отдал старшую дочь за сына своего врага, и началась бы война. Если бы у меня была гордость, ты бы сейчас тут не сидел, Никитушка. Получается, гордость — штука вредная. Так что мне она совершенно не нужна. Но плакать мы всё равно не будем, хотя не имея гордости можно и поплакать.
Она надолго замолчала, глядя в одну точку и мелко трясясь. Никита устроился ей под бок и вздрогнул, когда она неожиданно заговорила снова:
— Мне только одно не по нраву, Ник. Если бы я не знала, что Кощей не выпускает доспех из рук, я бы подумала, что это не Кощей.
Никита вскочил и разразился возмущённым лаем.
— Да, я тебя понимаю, — кивнула Варвара и с трудом поднялась на ноги. — Он тебе сразу не нравился, потом он тебя превратил, а теперь вот это всё. Но поверь, я его пять лет знаю. И это совсем не Кощей.
Она хлопнула в ладоши, ойкнула от боли. Мир вспыхнул бессолнечным светом, который осветил разнесённую комнату. Варвара медленно ходила туда-сюда, иногда поднимая что-то из вороха перьев.
— Нехорошо. Лечебный настой пролился. Аннушку придётся просить приготовить много новых ингредиентов... Смотри, как хорошо. Книгу я успела сунуть под покрывало. У меня тут тайник, знаешь? Нет, конечно, не знаешь. Даже Кощей не знает. Так. Так. Плакать не будем. Ведь это хорошо. Если бы он узнал, что я от него не только тебя скрываю... — Варвара взялась за грудь: — Что-то сердце кольнуло. Пойдём-ка к Любаве, а, Ник?
Никита гавкнул, но Варвара не поняла. Он подошёл к открытому сундуку, постучал лапой. Она всё равно не поняла. Пришлось зубами вытаскивать сарафан.
— А-а... — тускло протянула девушка. — Я у Любавы переоденусь. А то сарафан перепачкаю, только лишние силы тратить на очистку. Без гордости-то можно и в рванье ходить!
***
Прежде чем перейти реку, Никита всё же окунулся, чтобы смыть сажу... и ощущение от хватки Кощея на загривке.
Любава сидела на изумрудной траве, скрестив ноги, окружённая козами и курами, и тормошила кончик рыжей косы. Завидев Ульяну и Никиту, она подскочила, распугав кур, и бросилась навстречу. Никита запрыгал, завилял хвостом, а потом завыл: «Посмотри, что!»
Но Любава уже увидела.
— Варвара, что с тобой?! Варенька! Это что, он сделал?!