Я понимаю, что происходит, когда подхожу еще на пару шагов и чувствую запах перегара, исходящий от него.
— У-у-у-у-у-у… — говорю я насмешливо. — У кого-то вечер удался! Давайте чуть потише, пожалуйста. Дине не стоит вас видеть в таком состоянии.
— В смысле, не стоит? — он довольно связно говорит, но вот фокус со снятием ботинок, балансируя на одной ноге, ему не удается. Приходится упереться ладонью в стену и только тогда все получается. — Я хочу пожелать Дине спокойной ночи!
Я преграждаю ему путь в детскую и спокойно и очень серьезно говорю:
— Нет, Александр. Я не знаю, как она отреагирует на запах алкоголя от вас. Посоветуйтесь с психологом. Возможно, вам пока вообще не стоит показываться ей на глаза пьяным.
Он стоит напротив меня, уперевшись ладонью в стену для устойчивости, но темные глаза смотрят довольно ясно. Не похоже, что он совсем ничего не соображает.
Только смотрит исподлобья — хмуро и упрямо.
— Не пустите меня поцеловать дочь на ночь?
— Не пущу.
— Тогда я поцелую вас.
Он качается вперед, и я упираюсь лопатками в дверь.
Александр
У нее блестят глаза.
У нее теплая кожа.
От нее пахнет так уютно и чуть-чуть сладко, словно эта женщина сделана из молока и меда.
Это не духи, это ее собственный запах, который я улавливаю иногда, обнимая дочь на ночь.
И еще его можно почувствовать, если зайти в ее комнату, где она переодевается.
Сейчас этот запах такой густой, что кажется разлитым в воздухе, и я в нем захлебываюсь.
Каждый день я прихожу домой, и они вдвоем с Диной встречают меня, радуются, зовут за стол и рассказывают о том, как прошел день. Лара гордится моей дочерью, когда та говорит «папа» и участвует в разговоре хотя бы мотая головой или соглашаясь, а то и крича на нее, когда та начинает шутить.
Это так тепло, так непривычно и одновременно хорошо, что иногда получается забыть, что у нас не нормальная семья, а ее замена за деньги.
Помню, как-то психотерапевт прервал наше общение, сказав мне напоследок, что мне нужно просто найти хорошего друга. А не его платную имитацию. Я сказал, что найду другого терапевта.
И вот снова оказался в той же ситуации. Через два с половиной месяца Лара мне скажет, что надо найти настоящую маму Дине.
Но я не представляю, где еще найти жену, с которой интересно поговорить. Дом, где меня будут ждать на ужин. Не идеальный дом, не идеальный ужин, но теплый, уютный и вкусный. Если не считать сырников.
Но непропеченые сырники — такая малая плата за это ощущение…
Хоть на пару часов получается забыть.
О том, что надо что-то решать со Светкой, когда она выйдет из клиники. Уже скоро.
О том, что Дина все еще говорит только три слова.
О том, что контракт с Ларой закончится, и я должен буду выполнить обещанное.
Но пока она тут, у меня дома.
Сердится, глаза блестят.
Теплая. Руки тянутся сами.
— Тогда я поцелую вас.
Откуда это дурацкое «вас»? Тебя…
Она отшатывается, но поднимает ко мне лицо и приоткрывает губы. Которых я касаюсь, мгновенно выпивая из них столько молока и меда, что захлебываюсь и хочу еще, еще, еще!
Рука сама зарывается в светлые кудряшки на затылке, вторая ложится на талию, и я накрываю ее рот, чувствуя, как она поддается. Расслабляется в моих объятиях, прикрывает глаза, откликается.
Но это длится всего мгновение.
В следующее я получаю отрезвляющую оплеуху, от которой звон разносится по всему телу.
И ледяное:
— Не припомню оказания интимных услуг в нашем договоре, Александр.
Отступаю назад. Глаза уже не блестят, а сверкают, руки скрещены на груди, она вся напряжена. Неужели показалось? Показалось, что она поддалась и раскрылась?
Черт…
Тру щеку ладонью, разгоняя кровь. Она горит огнем. Хорошо приложила, так сразу и не скажешь, что маленькая Лара может быть таким бойцом. Хотя женщина, которая вытащила мою дочь с улицы иной быть и не могла.