Его пальцы проникли глубже. Он впился в сосок. Обвёл большим пальцем потайную жемчужину и больше не сдерживался. По её телу пробегала восхитительная лёгкая дрожь. Её плоть пульсировала. Юфимия была готова.
Он убрал пальцы, нежно погладив её набухшую плоть, затем расположился у входа в тело Юфимии. Эндрю поймал её взгляд, уложил на столешницу и приподнялся. Она обхватила ногами его талию, руками – шею, с её губ сорвалось его имя. Любовь к его драгоценной, необходимой Юфимии переполняла его до такой степени, что ему стало тесно в собственном теле.
Она так и не сняла очки, а он – ботинки.
Эндрю усмехнулся.
Она улыбнулась в ответ. Юфимия провела пальцем по его губам. Её глаза сверкали так же ярко, как северное сияние. Выражение лица смягчилось, став нежным.
– Знаешь, я влюбилась в тебя раньше, – прошептала она. – Ещё до Бергамо. Даже до Лондона. Я полюбила тебя с первого взгляда.
Его сердце сжалось. Глухо забилось. Заныло от переполнявшей его любви.
Он вошёл в неё одним рывком. Юфимия слегка вздрогнула, но вскоре подстроилась под его медленный и размеренный ритм. Когда Эндрю ускорил темп, проникая в неё всё глубже, она обхватила ладонями его лицо, поцеловала в губы, не выпуская из своего плена.
Юфимия сжала его в горячих, влажных тисках.
– Ради тебя я бы сразился с богами, – прорычал Эндрю, ускоряя темп. – Я бы дрался с ними каждый проклятый день, только чтобы вернуться к тебе.
Она улыбнулась. Застонала. На её глаза навернулись слёзы счастья.
– Я бы прыгнула за тобой со скал Гирниго и унесла с собой домой, чтобы мы никогда не расставались.
Он проникал в неё с такой силой, что стол ударялся о стену. Но им не было до этого дела. Наслаждение нарастало и обволакивало, настигало и захватывало. Её изящное тело напряглось и сжало его в своих глубинах, требуя, чтобы он излился. Она закричала на пике наслаждения.
Любовь Юфимии, её сердце навеки принадлежали ему, эта мысль подтолкнула Эндрю к кульминации. Он зарылся лицом в её несравненные белокурые волосы. И вознёсся к небесам, сорвался на землю и одновременно рассыпался в звёздную пыль.
***
Зимой в горах солнце всходило поздно. Юфимия не возражала. Она лениво потянулась рядом с мужем и поглубже зарылась в простыни.
– Я бы хотела провести Рождество с Шарлоттой и её семьёй, – сказала она, положив руку ему на грудь и подперев подбородок. – Возможно, мы сможем посетить Нортумберленд по дороге домой. – Юфимия провела пальцем по его прекрасным губам. – Как ты думаешь, они одобрят?
– Рождество? Думаю, да. Юный Джеймсон обожает пудинг.
Она закатила глаза.
– Глупый. Я имела в виду, одобрят ли твои родственники меня. Они же маркиз и маркиза Резерфорд. Однажды ты станешь сэром Эндрю Фаррингтоном. – Юфимия вздохнула. – А я кто? Научный ассистент. Личный секретарь. Хвалёный служащий. Тебе бы скорее простили женитьбу на экономке.
Эндрю поцеловал её и похлопал по голым ягодицам.
– Чепуха. Миссис Брукс готовит ужасный чай.
Она прыснула со смеху.
– Ты - женщина, которую я люблю, – пробормотал он. – Блистательная, находчивая невеста из клана Синклеров, в жилах которой течёт кровь легендарных предков. – Он снова её поцеловал. – Ты - моё самое ценное сокровище.
Её сердце перевернулось в груди и растаяло от любви к мужчине, которого она обожала.
– Кроме того, – продолжил Эндрю, – если титулы имеют значение, однажды ты станешь леди Фаррингтон. До тех пор будешь миссис Фаррингтон. А наедине со мной – обнажённой чаровницей Юфимией, заклинательницей "весёлых танцоров" и усладительницей мужей. Ну, одного мужа. Меня.
– Хм. Я постараюсь не осрамить столь высокий титул.
Несколько часов спустя, неоднократно снискав заслуженные лавры, Юфимия услышала приглушённые стук копыт и дребезжание экипажа снаружи, пока закалывала волосы последними шпильками.
– Чёрт возьми. Я велел кучеру вернуться до полудня. Признаюсь, я надеялся, что он будет чуть менее пунктуален, – объяснил Эндрю, отрываясь от бритья.
– Не торопись, – сказала она. – Я с ним поговорю.
Снаружи её встретил сказочный зимний пейзаж: небо было ярко-голубым, а всё вокруг покрывал мерцающий белый снег. Юфимия плотнее закуталась в шаль и подула на ладони. Погода стояла чудесная, но чертовски холодная.
В десяти футах от дома спешился кучер и приподнял шляпу.