В комнате больше ничего нет. Никакой другой мебели, кроме кровати и каменного пола. Я поворачиваю голову, постанывая от боли, и вижу другого жильца, стоящего… нет, прислонившегося к двери.
Он незнакомец. Брутально красивый, со смуглым цветом лица, с точеным и жестким лицом, темная щетина на щеках и верхней губе точно вырезана. Ясно, что он хочет, чтобы волосы были такой длины, чтобы прикрывали его щеки и челюсть именно так, а не небрежно. Его волосы густые и темные, короткие и волнистые, а губы полные, когда они приподнимаются в холодной улыбке, понимая, что я проснулась. Когда я смотрю в его карие глаза, скорее золотистые, чем зеленые, я ничего там не вижу. Ни милосердия, ни сочувствия, ни души.
Это пугает меня больше всего на свете.
Он идет ко мне свободной и уверенной походкой человека, который знает, что ему принадлежит эта комната, кровать, в которой я лежу, даже я сама.
— Позволь мне представиться, Изабелла, теперь, когда ты проснулась, — говорит он ровно, его голос извилист, как у свернувшейся змеи. — Кажется несправедливым, что я знаю твое имя, кто ты, и все же ты не знаешь меня.
— Я знаю, кто ты, — шепчу я, дрожа. — Отпусти меня…
Он продолжает, как будто я ничего не говорила.
— Меня зовут Хавьер Агилар. И твой муж направил тебя ко мне с совершенно определенной целью.
— Он не мой муж, — шиплю я, мои губы с трудом складываются в слова. Они тоже кажутся тяжелыми, толстыми и сухими, как будто то, что они мне дали, еще не полностью выветрилось. — Ты укротитель невест. Ну, я не хочу быть его невестой.
Хавьер скалится, улыбка, которая не касается его глаз, изгибает уголки губ.
— Это неплохое прозвище, — мурлычет он. — Полагаю, я действительно приручаю присланных мне женщин. Но я предпочитаю называть это тем, что есть на самом деле. — Он протягивает руку, подходя и становясь у моей кровати, проводит длинными пальцами по моей щеке и улыбается шире, когда я вздрагиваю. — Я ломаю женщин, Изабелла. Таких упрямых женщин, как ты. И я наслаждаюсь этим. — Его пальцы обхватывают мой подбородок, удерживая мое лицо так, что я не могу пошевелиться, даже если бы я была в состоянии, в чем я все еще не уверена. — Диего с таким же успехом мог бы уже быть твоим мужем. Ты принадлежишь ему, малышка, во всех отношениях, которые имеют значение. А то, чего ты хочешь, не имеет значения. То есть…
Его рука сжимает мою челюсть, а затем отпускает, поглаживая тонкий хлопок моего платья. Я напрягаюсь, пытаясь вывернуться, но его ладонь опускается между моих грудей, удерживая меня там.
— Конечно, есть правила относительно того, что я могу с тобой сделать. У всех мужчин, которые присылают ко мне своих невест, другие правила. Некоторым все равно, что я делаю, лишь бы женщина вернулась послушной. Это мои любимые… женщины, которых я могу трахать, пока они не научатся умолять о моем члене, а не кричать, которые учатся становиться на колени, когда я вхожу, раскрывают для меня свои губы, каждую дырочку, которой они обладают. Их мужьям все равно, что они не могут заполнить их так же хорошо, как я, лишь бы их жены перестали не слушаться.
Его рука движется, лаская изгиб моей груди, и я отстраняюсь. Я пытаюсь вывернуться, но прежде, чем я успеваю выскользнуть из-под его хватки, Хавьер хватает меня за вырез платья и рвет его.
— Успокойся, малышка, или я уже увижу эти красивые груди. Ты хочешь знать, какие правила дал мне твой муж?