— Да любопытное послание, — пробасил пожилой ученый, — тут без колдовства явно не обошлось. Да и таких треугольных существ, что огнем плюются, я что-то в жизни не видывал. Чудно и непонятно.
— Это самолеты, — не ко времени вставила я, — военные самолеты. И управляют ими такие же как мы живые существа.
Все обсуждения разом стихли, и взгляды обратились ко мне, требуя продолжения.
— В моем мире такие машины называют самолетами, то есть машины, которые летают. И управляют ими летчики. Военные самолеты это очень грозное оружие, они летают очень высоко, так высоко, что мы их с земли просто не видим. Их запас вооружения обычно такой, что мама не горюй, — мой монолог проистекал в абсолютной тишине, разбавляемый стрекотом цикад. И меня, конечно, понесло, — а вот что точно любопытно, так это само изображение. Оно цветное и объемное. Но при этом статичное. А движение достигается за счет опускания луча света на плоскость скалы. Это какими же техническими знаниями надо обладать? Кто были те, кто оставил кино на скале, и зачем, хотя это, наверное, понятно. Похоже на послание потомкам, переправленное через века.
— Ну, хватит, — резко перебил меня Макс, — мы все устали и нам пора отдохнуть.
Все разом загомонили, встали и начали расползаться, что-то жарко обсуждая.
Макс тяжело и пристально смотрел на меня. Потом глубоко вздохнул и произнес.
— Вы меня удивили, сударыня.
Я уже размечталась возгордиться своими знаниями, но меня грубо осадили.
— Ваши неуместные фантазии только мешают общему делу, так что постарайтесь их хранить при себе. — И уже отворачиваясь, добавил, — в женской головке уместнее жить другим мыслям, чем этой научной чепухе.
— Но я не фантазировала. И какие такие уж мысли должны быть в моей голове?
Мое негодующее восклицание улетело в пустоту, а я еще долго сидела у костра, ворочая угольки и сглатывая обидный комок слез, подступивший к горлу.
***
Наутро я предпочла держаться от всех в стороне, стараясь отдаться своим мыслям и желаниям. Но это продолжалось недолго.
— Меня зовут Элим. Сударыня, мне вчера понравились ваши смелые мысли. Можно я кое-что уточню?
Молодой ученый оказался въедливым собеседником, не оставляющий без внимания ни мелких деталей, ни подробностей.
Отвечая на его вопросы, я удивилась, сколько же разной информации хранится в моей маленькой империи памяти.
— Откуда вам все это известно? — С неким подозрением уточнял Элим. — Где вы почерпнули столько информации?
— Я много путешествовала, прежде чем осесть в Изумрудной, и встречалась со многими мудрецами и хранителями своего мира, — схитрила я, уходя от прямого ответа.
— Если в других землях есть такие знания, — подытожил Элим, — то наш враг куда более серьезный, чем мы предполагаем.
Такого поворота мыслей я и не предполагала, поэтому скоренько прикусила свой болтливый язычок. Может Макс и прав, предлагая мне немножко помолчать, постучалась запоздалая мысль?
Уже к полудню мы бойко исследовали скалу, совместно проверяя родившиеся гипотезы.
После обеда Макс попытался еще разок меня уколоть, но я отмахнулась от его претензий как от назойливых мух, и с увлечением погрузилась в исследования.
Наша с Элимом группа заметно подросла, а присоединение к ней Петрархиуса была воспринята как маленькая победа.
За ужином в научных дебатах столкнулись две коалиции во главе с Элимом и во главе со старым ученым Гуан-до Бегом.
Элим с воодушевлением представлял идеи, находки и доказательства. Гуан-до Бег, наоборот, кивал, внимательно слушал и при желании, двумя тремя замечаниями мог разбить любую стройную теорию своего оппонента. От представления своих выводов старый ученый пока воздерживался, сетуя на недостаточность изученности проблемы.
Макс, Петрархиус и я сидели чуть в стороне, изображая из себя третейский суд. Мы с удовольствием слушали точки зрения разных сторон. С чем-то соглашались, а что-то отвергали.
Петрархиус шутливым словом или колким замечанием умело управлял научным спором, не вызывая агрессии ни с одной ни с другой стороны. Он как бы по крупинкам выуживал из всех кусочки огромной мозаики, складывающейся в его сознании.
Я же, попивая горячий эль, хранила ненавязчивое молчание. В очередной раз, раскрывая для себя разноликость человеческого восприятия одних и тех же событий.
Макс несколько раз хмуро посматривал в мою сторону, но в разговор не втягивал.