— Звучит так, будто он был потрясающим.
— Он умер через год после Бриэллы, — его лицо смягчается. — Но в ту ночь, когда я сказал ему, что она беременна, он выудил это кольцо из сундука в шкафу. Он дал его мне, чтобы я передал ей.
Это то, что сделал бы и мой собственный дедушка.
— Это особенное кольцо.
— Я ношу его в кармане почти каждый день, — Николас ерзает на стуле, когда рукой ныряет в передний карман брюк. — Это напоминание о них обоих.
Я опускаю взгляд на потускневшее кольцо в его ладони. Большинство людей не увидели бы в этом красоты, но я вижу. Для Николаса оно олицетворяет как любовь, так и потерю.
— Ты дорожишь этим.
— Ценой своей жизни, — он сжимает ладонь в кулак. — Мне не терпелось отдать его, поэтому я пошел к ней домой.
Я тяжело сглотнула.
— Что случилось?
Он тяжело выдыхает.
— Входная дверь была не заперта. Я позвал, но никто не ответил, и я вошел.
Я хочу остановить его, потому что не могу представить себе весь ужас того, чему он, должно быть, стал свидетелем в том доме.
— Ты был там, когда он…
— Нет, — он слегка качает головой. — Я услышал шаги на верхнем этаже, поэтому поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Я видел, как ее сестра упала в обморок с телефоном в руке.
— Что насчет Бриэллы?
Он смотрит через мое плечо туда, где, должно быть, находится Ширли.
— Я зашел в ее комнату. Она уже была мертва.
— Мне так жаль, — слезы наворачиваются у меня на глаза.
— Я увидел записку в ее руке.
Боже. О, Боже.
— Я взял ее, София, — он опирается локтями на стол. — Я взял ее у нее из рук и, услышав приближающийся вой сирен, ушел. Я, бл*ть, оставил ее и нашего ребенка там, на этой кровати, совсем одних.
— Мне нужно, чтобы ты кое-что поняла, — рукой он касается моей шеи, когда помогает мне надеть пальто. — Я не планировал рассказывать тебе ничего из этого сегодня вечером. Это просто вырвалось наружу.
Я в этом не сомневалась. Это было грубо и непродуманно. Тот факт, что его руки все еще дрожат, является доказательством этого.
— Я знаю, Николас.
— Никто, кроме тебя, не знает, что я был в доме.
— Ты не сказал своим родителям или полиции? — я бросаю взгляд на Ширли. Бар закрыт, и она ждет, пока мы вдвоем уйдем, прежде чем она закроется. Я вижу нетерпение на ее лице.
— Никому, — он застегивает пиджак. — Тогда я был в шоке. К тому времени, когда я смог сформулировать связную мысль, я не хотел бередить рану.
— Значит ты все это время носил все в себе? — я не могу не испытывать сочувствия по этому поводу. Одно дело потерять того, кого любишь. Совсем другое — быть свидетелем безжизненного тела любимого человека и последствий убийства такого масштаба.
— Я ходил на терапию после колледжа. Там я кое с чем разобрался. Мое писательство помогло.
Он пишет о смерти. Теперь для меня это имеет больше смысла.
— Я не могу представить, чтобы мне пришлось пройти через что-то подобное.
— Это в корне меняет человека, — Николас берет со стола мой клатч и протягивает его мне. — Ты должен бороться, чтобы снова обрести себя.
Он сражался. А сейчас здесь, обнажает себя передо мной.
— Ты дала мне больше тридцати минут, — Николас берет меня за руку и проводит пальцами вверх по запястью к краю моих часов. — Спасибо тебе за это.
Мои внутренности трепещут. Не могу сказать, из-за дешевого вина это или из-за его прикосновений.
— Не за что.
— Могу я получить еще тридцать минут как-нибудь в этом году?
Я пытаюсь сдержать улыбку, но это бесполезно.
— Думаю, могу вписать тебя в расписание в понедельник вечером.
— В понедельник, то есть через три дня? — он удивленно приподнимает брови. — Ты серьезно?
— Встретимся здесь в семь вечера в понедельник.
— Я буду здесь в шесть.