Я ухмыляюсь.
— Разве это не одно и то же?
Она склоняет голову набок. То, как её волосы каскадом падают на лицо, прекрасно, соблазнительно.
— Зачем? Зачем лезть так далеко, когда у тебя уже есть столь многое? Ты рисуешь мишень у себя на спине. Ты рискуешь всем.
Ответ столь прост, но большинству людей так трудно его понять:
— Когда у тебя так много всего, что ещё остаётся делать?
— Значит, когда у человека есть всё, он стремится к собственному уничтожению? — Камилла криво улыбается, прежде чем сделать глоток.
— Нет, я ищу острых ощущений. — Я забираю у неё бутылку, прикладываюсь губами к горлу и отпиваю глоток тёплого напитка.
— И поступая таким образом, человек, который любит контроль, приглашает хаос.
— Хаос — это порядок, ожидающий, когда им станут управлять, — я улыбаюсь.
Она придвигается ближе, обхватывает пальцами бутылку, когда её взгляд опускается на мой рот.
— А, вот тут ты ошибаешься. Вся красота заключается в хаосе. Я вижу привлекательность бомб, мощного оружия. Огонь, очищение… — её глаза вспыхивают, когда она отступает, забирая с собой бутылку водки. — Но мы с тобой очень разные, Русский. — Она делает ещё один глоток, не сводя с меня пристального взгляда. — Может быть, тебе втайне нравится царящая во всём этом анархия? — она приподнимает бровь, прежде чем снова отхлебнуть из бутылки.
В хаосе есть красота, красота в обещании взять его под контроль. Укротить его. Камилла — воплощение хаоса, и, возможно, именно поэтому я так очарован ею.
— О, мне это очень нравится, маленькая кошечка. — Я перебрасываю её волосы через плечо, провожу пальцами по изгибу её шеи. — И ты и я — мы не такие уж разные, — шепчу я. — Я нахожу счастье в страданиях других, — наклонившись, я целую её в шею, и она вздрагивает. — Скажи мне, тебе нравится смотреть, как страдают люди?
— Мне нравится смотреть, как страдают мои враги.
— Ты хочешь посмотреть, как я страдаю, Камилла? — я прикусываю её шею, и тихий стон срывается с её губ.
— А ты мой враг, Ронан? — в её тоне чувствуется лёгкая уязвимость. Она не хочет, чтобы я был её врагом, но она никогда не признает этого, потому что тогда она проиграла — по крайней мере, так она это воспримет.
— Скажи мне, — шепчу я у её горла, дразня её кожу зубами. Запах кожи овладевает мной, и я ловлю себя на том, что сжимаю её подбородок, наклоняя голову всё дальше и дальше в сторону, пока она почти не ложится на диван. Она тяжело сглатывает, и у неё перехватывает дыхание. — Скажи мне, как бы ты заставила меня страдать.
— А что, если я не хочу твоих страданий? Что, если я бы просто убила тебя?
Я смеюсь.
— Давай не будем притворяться, что я для тебя ничего не значу, Камилла, — я целую царапину у неё на горле. — Я захватил тебя и твой картель, — ещё один лёгкий поцелуй ниже по её шее. — Я соблазнил тебя. Отказал тебе. А теперь… — я смеюсь, уткнувшись в её нежную кожу, вдыхая её запах. — Теперь ты действительно моя.
— Я никогда не буду твоей, Русский, — она царапает меня по щеке, затем сжимает мою челюсть, её длинные ногти впиваются в мою кожу. — Ты прав. Я действительно хочу твоих страданий, но… тебе слишком нравится боль. Может быть, мне просто пришлось бы изрезать тебя, чтобы посмотреть, как твоя кровь красиво окрашивает твою кожу. — Она покусывает меня за ухо, и мой пульс учащается. — Ты был бы таким твёрдым для меня. И я бы отказалась трахать тебя только для того, чтобы посмотреть, как ты страдаешь.
Мои глаза со стоном закрываются, мой член набухает.
— Ты бы мне не отказала.
— Ты слишком много о себе возомнил, Русский, — произносит Камилла.
Я разглаживаю рукой свою рубашку, прежде чем протянуть её ей.
— Пойдём, маленькая кошечка.
Глава 4
КАМИЛЛА