Боже, он потрясающе красив, это не тот неуклюжий подросток, которого я знала раньше. Нет, сейчас Паркер — мужчина.
— Ты готова украсить елку?
Поднеся гоголь-моголь к губам, я делаю глоток, смакуя сладкий сливочный вкус на языке.
— Готова настолько, насколько это вообще возможно.
Я иду за Паркером в гостиную.
— Мне нужно впустить Зефира, — говорит он о золотистом ретривере, который живет у него с тех пор, как мы были молодыми. Паркер подходит к задней двери и открывает ее, позволяя собаке свободно бегать по дому.
Он бросается прямо ко мне и прыгает, когда наконец добирается до меня, чуть не сбивая меня с ног.
— Зефир! Ты избалованный сорванец, — лепечу я, гладя его по голове, — я так по тебе соскучилась.
Он осыпает мое лицо мокрыми, слюнявыми поцелуями, показывая, что тоже скучал по мне.
— Место, Зефир, — говорит Паркер, берет его за ошейник и ведет к огромной пушистой подстилке у кресла. Он дает ему сладкую косточку, а затем поворачивается лицом ко мне.
Я обвожу глазами комнату, отмечая удобную мебель, расставленную вокруг. Диван и кресло-шезлонг обтянуты кожей темно-коричневого цвета, дополняющей остальную обстановку дома, и, что удивительно, на полу перед камином лежит большой ковер из шкуры животного.
Мои глаза расширяются от ужаса.
— Что? — спрашивает он и следует за моим взглядом до большого ковра.
Его смех эхом отражается от стен гостиной, заставляя меня перевести взгляд на него.
— Это искусственный мех, Квинн. Не надо так ужасаться.
— Хорошо, это хорошо. Я… на секунду усомнилась в тебе. Мне нравится камин. Детали просто невероятные, — протянув руку, я провела пальцами по гладкому дереву.
Портал камина сделан из необработанного дерева, которое было отшлифовано, поэтому оно гладкое с блестящим прозрачным покрытием, он великолепен.
— Спасибо, я сделал его прошлым летом.
Его слова заставили меня замереть. Он сделал это сам? Я знала, что он занимается деревообработкой, но не предполагала…
― Не выгляди такой шокированной, Квинни.
То, что Паркер использует мое прозвище, заставляет меня повернуться к нему лицом.
— Квинн. Просто Квинн, — я оглядываюсь на фотографию в рамке, которая стоит на камине. Это фотография Паркера и его родителей на выпускном, — как твои родители?
— Хорошо. Мама большую часть дня проводит в доме престарелых, она работает там волонтером несколько дней в неделю, иногда по выходным, это помогает ей чувствовать себя занятой. Когда она не работает волонтером, то вяжет. Будь осторожна, если встретишь ее на улице, она наденет на тебя рождественский свитер быстрее, чем ты успеешь моргнуть.
— О, Боже, — стону я, расширяя глаза, — скажи мне, что ты шутишь.
— И шарф в тон.
Я дрожу от ужаса. Нет, ни в коем случае. Есть много вещей, которые я сделаю для людей, которых люблю, но я провожу черту на рождественских свитерах с такими же шарфами.
Я решительно качаю головой, делаю еще один глоток гоголь-моголя и понимаю… не зря этот гоголь-моголь знаменит, и не только из-за своего вкуса. Он крепкий, такой напиток, который подкрадывается незаметно.
Голова становится легкой, в ней легкий туман, я поворачиваюсь и ставлю почти пустой бокал на журнальный столик.
— Я и забыла, насколько это сильная штука. Давай займемся чем-нибудь, пока я не стала совсем бесполезной, — говорю я.