Оуэн кивает.
— Наверное, так будет еще какое-то время, сестренка.
Он прав, но папа старается. Мы обязаны хотя бы попытаться.
Мама ставит перед нами очередную тарелку с рождественскими угощениями, и мой желудок урчит. С таким количеством сахара, как сегодня, мне придется пробегать по пять миль в спортзале каждый день, когда я вернусь домой. Не может быть, чтобы я съела все это и не набрала пять килограммов.
Если бы только мое тело не работало таким образом. Вздох.
— Ешь, Квинн. Кто знает, когда ты в следующий раз будешь дома, и я смогу тебя покормить. Ты выглядишь как кожа да кости. Вся эта еда, которую ты ешь на вынос, не задерживается, милая, — говорит мама.
— Мама, пожалуйста. Меньше всего на свете про меня можно так сказать.
Я чувствую толчок в бок и оглядываюсь, чтобы увидеть Паркера, прищурившего глаза, он наклоняется, его губы едва касаются раковины моего уха.
— В следующий раз, когда я услышу, что ты говоришь о себе плохо, уложу тебя на колено и отшлепаю по заднице.
Боже мой.
Я чувствую, как мое лицо пылает, как румянец распространяется от макушки до шеи. Он не просто так сказал это, когда мой брат, его лучший друг, сидит напротив!
— Ладно, что, черт возьми, происходит? — рявкает Оуэн, его глаза мечутся между нами двумя, — вы… подождите. Вы что, ребята… трахаетесь?
— Господи, Оуэн, не говори «трахаются». Ты же не подросток, — язвит мама.
Она подходит к столу и садится рядом с Паркером, беря с подноса сахарное печенье.
— Они явно вступают в сексуальные отношения, а ты делаешь это очень неловким для своей сестры.
Это худший момент в моей жизни. Я в этом совершенно уверена. Мне хочется, чтобы пол действительно разверзся и поглотил меня целиком. Избавьте меня от страданий, пожалуйста.
— Может, вы оба прекратите, — кричу я, закрывая лицо руками, — во-первых, даже если я и спала с кем-то, мне не нужно обсуждать это с вами, и уж точно не за рождественским обедом! Во-вторых, с Паркером ничего не происходит. Мы друзья, мы всегда были друзьями, с самого детства.
— Вообще-то, это неправда.
Я дергаю головой и смотрю на Паркера, у меня отвисает челюсть. Что, черт возьми, происходит?
— Оуэн, мне нравится твоя сестра, и хотя я уверен, что она поставит мне фингал за то, что я скажу это вслух, я буду добиваться ее, и надеюсь, что ты не будешь против, потому что это не изменится.
Застонав, я откидываю голову назад, бормоча.
— Паркер!
— Что? — он пожимает плечами, его плечо слегка натягивает старую толстовку, — это правда, а утаивание чего-то подобного никогда никого не приводит к успеху.
Я поднимаю взгляд и вижу, что глаза Оуэна скачут между нами двумя, его челюсть твердеет. Он выглядит отчасти смущенным, отчасти рассерженным, и сейчас я не уверена, что бы предпочла.
— Так вы вместе?
— Нет, — говорю я.
— Вроде того, — говорит Паркер.
Я поворачиваюсь к нему.
— Это не тот разговор, который нужно вести за столом в кругу моей семьи, когда мы даже не обсудили это наедине.
Этот человек явно сошел с ума. Через два дня я сяду в самолет и полечу домой.
Что бы ни происходило между нами, у этого есть срок годности, и я думала, что он это знает.
— Так что же, вы просто… занимались сексом друг с другом все время, пока ты была дома? Правда, Квинн?