— Еды тебе сейчас принесут. Если понадобится еще что-то, скажи, — не глядя на Эйну, чтобы не возбуждаться от ее нагого тела, сказал Дари.
Не то чтобы ему хотелось ее нанизать на себя. Хотелось обнять и положить рядом.
Но он пока путал эти состояния.
Может быть, хотя бы засунуть свое орудие между ее розовых губ?
Он торговался сам с собой, не понимая, почему ему претит все что подсказывает ему опыт и почему он хочет чего-то странного.
В конце концов, это просто наложница. Одна из многих. Он поваляет ее месяц или два, а потом все равно забудет, к ак забывает любую другую женщину.
Но она не была на них похожа.
Она смотрела на него с покрывала открытым взглядом, хоть и настороженно, и просто ждала, что он будет делать дальше.
— Я накажу тех, кто тебя обидел, — сказал Дари внезапно и тут почувствовал, что это правильные слова. Это про них с ней, а не просто про других девок. Значит вот оно что…
Защищать он умел. Умел.
— Я вернусь, — зачем-то пообещал он Эйне и вышел.
Удовлетворение
Дари
— На топчан. Животом.
Он не повернулся на звук шагов. Дари было совершенно все равно, какую из его наложниц ему пришлют этим вечером. Какую-нибудь по порядку, у распорядителей гарема есть расписание, и когда Повелитель не высказывает особых предпочтений, берут ту, чья очередь подходит. Сегодня из очереди были исключены провинившиеся дряни, но Дари взял с собой лучшую часть наложниц, поэтому было из кого выбрать. Не ему. Ему выбирать не хотелось, ему хотелось слить в кого-нибудь свою злость и похоть, а как зовут ту дырку, куда он планирует это делать, не так уж и важно.
За спиной всхлипнули, но вместо жалости это вызвало раздражение. Если эта девка и не причастна к травле нитарийки, она смотрела и наверняка радовалась. А значит все-таки виновна и достойна того, что он собирался сделать.
Плотские утехи часто заменяли ему боевой задор. Когда нельзя было погрузить клинок в мягкую плоть врага, можно было погрузить другой клинок в женскую плоть. Так же безжалостно и жестко, как он разил в бою, он имел своих наложниц. Да и не только их.
Дари развернулся к топчану, развязывая узел простыни, завязанной на бедрах. Ярость и гнев его тело не отличало от похоти и желания, поэтому мужское его оружие стояло торчком, налившись алой кровью, готовое разить.
Увидев пухлый зад, торчащий над изящными подлокотниками топчана, дыхание Дари стало чаще и резче. Ему требовалось что-то горячее, ему нужно было кого-то поиметь. Чтобы желание, охватившее его при виде нитарийки, которую трогать пока не стоит, не пугало его самого. Вся кровь отливала от головы в другие области тела, и Дари было все равно, об кого разрядить эту грозовую тучу.
Но тут он ошибся. Такого обширного зада у нитарийки не было. И в такую развратную позу она бы так покорно не встала бы, привычно раздвинув бедра и умастив себя маслом. В обоих отверстиях. Никакие они там в Нитаре не искушенные, это Дари уже понял. По крайней мере Эйна не додумалась бы, что он может взять ее противоестественным способом и не залила бы туда полфлакона розового масла. Что ж, именно это они собирались проделать с его маленькой пленницей, подружки гаремные, это он и проделает со своей наложницей.
Пухлые зады он вообще-то любил. И густой запах розового масла, масла именно ригийских роз, редких, растущих только в одном из оазисов, напоминал ему о лучших женщинах мира, собранных в его гареме. Поэтому звенящая твердость его орудия стала воистину твердокаменной. Как бы хотелось сейчас отпороть нитарийку, аж рычание вырывалось из глотки.
Но пришлось брать что есть.
Медленным кошачьим шагом он двинулся к топчану.
Нижнее отверстие с лепестками плоти сочилось нектаром как роза, ожидая его прибытия, зато верхнее, узкое кольцо, испуганно пульсировало, сжимаясь и разжимаясь, выдавая страх наложницы. Все они знали его ярость и не раз видели тех, кого он выпускал после суточных сражений в своей спальне, когда возвращался с битв злым.
Этот страх возбудил его почему-то сверх всякой меры. Захотелось не просто сбросить ярмо похоти, а отомстить за маленькую Эйну.