Первым следовало молвить посаднику. Божен нервно крутил в широких ладонях шапку.
– Ну, так нас же не сами рязанцы позвали, вот ежели б сам князь рязанский гонца послал, а муромские-то что, их самих вроде как вызвали, – Божен выдохнул, проговорив начало речи. – Да и мы вроде как под рукой Юрия Всеволодовича ходим, как там, во Владимире, посмотрят, ежели мы войско к рязанцам пошлем? Уж точно не обрадуются, еще решат, что мы к рязанцам хотим. Не добро-то будет. Вот.
Микула понял, что посадник никакого похода не хочет, и гонец этот для него – зубная боль.
– Вот и я так мню, с какой стати мы должны рязанцам на помощь кидаться, – подала голос Евфимия, поправляя жемчужное оплечье; говорить вот так, пред мужами, ей было непривычно, но отступать пред свекровью она не собиралась и решила выступить первой, – ежели б у нас какая беда приключилась, пришли б они нам на помощь? Дома пусть дружина сидит да свой град охраняет, – Евфимия обвела самодовольным взглядом собравшихся. «Вот я какая, справилась. Не так-то это и сложно», – читалось ликование в ее лице.
– Ярославушка, ты что думаешь? – неожиданно обратилась старая княгиня к внуку.
Ярослав, не ожидавший, что кто-то вообще будет спрашивать его мнения, густо покраснел, испуганно глянув на мать. Та одобрительно кивнула, мол, говори, ты ж князь.
– Я как матушка думаю, – робко произнес он.
– Ну, так и порешили, – улыбнулась Евфимия, поднимаясь.
– Ничего мы не решили! – грохнула посохом Евпраксия, от чего отец Патрикей вскинулся, испуганно озираясь по сторонам.
– Как это не решили?! – взвилась невестка. – Нешто, матушка, не слыхала, что князь сказал?
– Не слыхала, глуховата от старости стала, – с нарочитой древностью проскрипела Евпраксия. – Войско пошлем, не то время, чтоб каждый в свою дуду дудел.
– А Великий? – напомнил Божен.
– А Великому тоже следует поспешать, коли Бог разум не отнял.
– Думаешь, я не знаю, зачем ты войско выпроваживаешь, – открыто накинулась на свекровь Евфимия, – чтобы за нас заступиться некому было, а ты бы с ушкуйником град захватила.
– Окстись, дура! – прикрикнула на невестку Евпраксия. – Ты что мелешь?
– А то, пусть все ведают, – Евфимия красноречиво посмотрела на Божена. – Мою дочь за ушкуйника выдашь, а Дарью за Святослава Пронского, чтобы пронские пришли да на столе в Гороховце сели, а моих детей вышвырнули. Для того ты ушкуйников и пригласила, чтоб любимую унуку княгиней сделать. Что, думала я не знаю? Все я знаю, не слепая, очи есть!
Евпраксия гневно засверкала глазами, к щекам прихлынула кровь, а подбородок выдался вперед. Казалось, еще немного, и свекровь влепит пощечину одуревшей невестке. С трудом старая княгиня взяла себя в руки. Микула видел, как подрагивает костлявая рука, сжимая посох.
– Видит Бог, моей вины, что Мирошкинич не Дарью, а Соломонию в жены всхотел, нет, – медленно проговорила Евпраксия, – тебе ли, неблагодарная, не знать, что я Дарью ему сватала? Все ради Ярослава, – бабка с нежностью посмотрела на внука.
– Да ну, а вчера ты другое унуке своей здесь пела. От ушкуйника наказывала отступиться да за пронского княжича идти. Скажешь, не так?
– Наушники твои далеко от стены стояли, должно плохо расслышали, – насмешливо проговорила старая княгиня. – Не о том сейчас мы речи ведем. Пойми, – бабка повернулась к Ярославу, встав перед ним и заслоняя собой мать, – разобьют поганые Рязань, сюда придут. Сможем ли мы оборониться, придет ли кто на помощь нас оборонить?
– То-то же, так и нам нечего, – вклинилась Евфимия.
– Сможем? – допытывалась бабка у внука.
– Нет, не сможем, – совсем тихо прошептал Ярослав, еще немного и он расплачется от навалившейся на детские плечи ответственности.
– Остановить тартар надобно там, в степи. Нельзя сюда допускать, – бабка вязла внука за руку, заглядывая в глаза.
– А ежели мы войско пошлем, а Юрий Великий придет сюда? – нерешительно, но все же вступился Божен. – Что он тебе, светлейшая, в грамоте написал?
– Не придет сюда Юрий. Не до нас ему. Ярослав, шли войско.
Юный князь загнанным зверьком через плечо бабки посмотрел на мать.
– Кхе-кхе-кхе, – закашлялся в углу Патрикей.