Ещё больше волновал вопрос — а что же дальше? Скрывать от Бэмби своё истинное лицо? Жить, как Эдвард Хайт и доктор Джекил? Что с ней будет, когда она узнает правду? Когда поймёт, что я хуже Хайта… Быть может это странное влечение пройдёт через день или два, и мне не интересно будет её мнение…
Я хотел ещё немного повременить, привязать малышку к себе покрепче, но ублюдок Макс спутал мне все карты. Я сжал руль покрепче, стараясь выкинуть из головы картину синяков на тонкой шейке Бэмби. Сбежал. Оставил одну в кафе. Впервые сбежал от предчувствия, что уже не смогу удержаться и показаться в своей отвратительной настоящей сущности.
Впереди я увидел сидящую на скамейке хрупкую фигуру. Голова опущена, плечи поникли. Пальчики теребят ткань платья, не пригодного для позднего вечера октября. Складывалось впечатление, что весь мир лежал на её плечах. Он давил на неё, пытаясь сломать своей чёрной злобой, своим презрением, алчностью. Зверь внутри тоскливо застонал, призывая скорее подойти и закрыть её от всего. Если она сломается… Если в мире не останется её светлой улыбки, по-детски наивных больших глаз, то к чему мне этот мир?
Она подняла голову, когда услышала приближающийся шум моих шагов. Бездна её печальных глаз пленяла. Затягивала. Подавляла волю. Я видел там, в глубине пустоты кричавшее отчаяние её души. Кричавшее мольбу о помощи.
Увидев меня, она попыталась сделать дружелюбное лицо. Никудышная актриса, чуть выпрямила осанку. Растянула пухлые губы в улыбке. Глядя на них, единственным желанием было почувствовать их вкус. Я стряхнул наваждение со своего тела. Лишь пульсирующий член, скрытый полами пальто, никак не желал успокаиваться.
— Почему ты здесь? — я задал вопрос, ответ на который знал наперёд. Глаза малышки чуть блеснули, отражая уличные фонари. Губы дёрнулись, улыбка сошла с лица. Чуть вздёрнув маленький носик, она задала встречный вопрос.
— А почему ты здесь?
— Приехал проверить, как ты… — и забрать в свою пещеру. Робин Гуд хренов.
— Всё в порядке. Можешь спать спокойно.
Ёрничает. Ага. Поспишь тут спокойно. Я уже и забыл, когда спал. А это её «всё в порядке» выбесило меня. Она старалась казаться сильной, храброй. Хотя я знаю, что эта мразь выгнала её и что внутри её маленького сердечка не «всё в порядке».
— Тогда почему ты сидишь на улице одна? Где Макс? — я видел, как она вздрогнула, но сделал вид, что не заметил. — А зачем тебе чемодан?
— Я… э… решила пожить пару дней у Натали. Не одолжишь телефон. Я свой разбила, — она постаралась рассмеяться, растянув губы в издевательской улыбке. Именно. Этой улыбкой она издевалась надо мной. Было больше похоже, что кто-то потянул за ниточки, заставляя губы растянуться в фальшивом жесте.
Я сделал шаг ближе. Взял за подбородок и чуть повернул её голову. В больших глазах мелькнула паника. Напуганный оленёнок схватила меня за руку, пытаясь вырваться. Но поздно. Я всё увидел.
Как тот нокаут в пятнадцать лет. Единственный в жизни раз, когда я отключился от удара в голову. Конечно, противник был больше меня в три раза. В то время я был тощим юнцом, пытающимся защитить единственную женщину, любившую меня. Как и в тот раз мир на мгновение перестал существовать. Лишь звон в ушах и белые звёздочки, устраивающие бешеный танец.
— Я сейчас… — голос охрип. Мысли путались. Я не слышал, что пыталась объяснить мне девушка, цепляясь за меня. А я думал лишь о том, куда девать труп и как скоро его начнут искать. Надо было взять с собой Степана.
Я оттолкнул выходящего из лифта мужика, стараясь быстрее добраться до жертвы. Костяшки после Эйдена ещё не зажили, но я не думаю, что в таком состоянии я бы почувствовал боль. Даже сломанные руки не остановили бы меня сейчас.
Боль. Только я могу причинить ей физическую сладкую боль. До красноты сжимать её упругие ягодицы, вонзаясь глубоко. До крови кусать её губы, не в силах сдерживаться.
Бывают в жизни моменты, когда ты знаешь, что должен остановиться, но не можешь. Кожа чешется, зудит где-то внутри. Ты раздираешь её до крови с безумной улыбкой. Больно, но хочется ещё и ещё. До дрожи во всём теле. До эйфории, от которой закатываются глаза.
Вот и сейчас я чувствовал невероятный всплеск адреналина, ломая каждую косточку этого ублюдка, посмевшего поднять руку на моего ангела. Этот хруст, словно музыка для моей чёрной души. Удар за ударом, не в силах остановиться, не сдерживаясь, отдавая бразды правления моему гневу.
— Я же … я же сделал, как ты сказал… — удивительно, как этот кусок мяса ещё способен разговаривать между ударами и хрипами. Но это он зря. Смысл слов не доходил до меня.
Красная пелена чуть отступила лишь тогда, когда Степан оттащил меня от еле живого ничтожества, которого человеком назвать язык не поворачивался. Я впечатал окровавленный кулак в челюсть своего охранника, который имел глупость вмешаться. Но тот лишь хмыкнул и скрутил меня, выталкивая в коридор. Я вырывался, угрожал, что закопаю вместе с Максом, но тот ни на секунду не ослабил хватки. Где-то в сознании пробивался яркий блеск чьих-то знакомых больших глаз, умоляя остановиться. И я остановился. Перестал вырываться и обмяк в огромных ручищах бывшего спецназовца.
— Приди в себя! Посмотри на кого ты похож. Представь, что будет с девушкой, если она увидит тебя таким…
Впервые за пять лет, что Степан работал на меня, я услышал столь длинную и проникновенную с русским акцентом речь. Она проникла в мой мозг, отгоняя ослепившую меня ярость, сменив её холодным отрезвляющим потоком.