Мне так хотелось, чтобы он разглядел потенциал Гордеева. Я знаю, при всех своих тараканах он действительно лучший сотрудник. Никто в офисе не знает таких мелочей, которые известны Никите Дмитриевичу.
Но, с другой стороны, я боялась того, что он уедет. Что никто не будет летать по офису, раздавая разгильдяям вербальных люлей. Разве Самойлов хоть раз порадовал нас своим присутствием? Нет. Вероятно, ему просто было все равно, как у нас обстоят дела.
И не было ни одной сферы деятельности нашей компании, на которую Гордееву было бы все равно.
Хлопнула дверь, и я машинально вскочила с места, чтобы увидеть, кто пришел. Спокойной уверенной походкой ко мне направлялся Геннадий Петрович, а за ним, хмурясь, следовал Самойлов. Сколько бы я ни всматривалась в двери за их спинами, Гордеев не появился.
— Аллочка, как поживает офис? — бодро поинтересовался дядя.
Самойлов, не удостоив взглядом никого из коллег, сразу прошел на второй этаж. Я проводила его подозрительным взглядом и, едва его ноги скрылись на верхних ступенях лестницы, улыбнулась дяде.
— Без происшествий, капитан, — отчиталась я.
Дядя кивнул и собрался идти в свой кабинет, но я ухватила его за локоть и снова притянула к стойке.
— Геннадий Петрович, я хотела узнать…, — неловко оглядываясь, начала я, и дядя, хитро подмигнув, закончил за меня:
— Никита работает. Я устроил ему большую проверку, — с нескрываемой гордостью в голосе ответил он.
— И как? — уточнила я с замиранием сердца. — Справляется?
Дядя кивнул и перевел задумчивый взгляд на снегопад за огромным окном.
— Оказывается, я его сильно недооценивал, — произнес он ровным тоном, — Думал, что он еще слишком молод для большой работы.
— Он лучше всех, дядя! — прошептала я, повиснув на руке любимого родственника, заменившего мне отца.
Пусть мои слова звучали слишком наивно и несерьезно для работы, которую проделывал сейчас Никита, но мне искренне хотелось поддержать его и по возможности замолвить словечко перед дядей. Если мне удастся как-то повлиять на исполнение мечты Гордеева, я встречу этот Новый год более счастливой, чем прежде. Но такой же одинокой.
— Аллочка, — ласково протянул дядя, улыбаясь сквозь седую бороду, — Ну что мне с вами делать? Ты тут тоскуешь, он – там. А мне, между прочим, нужно принять решение.
Все, что дядя говорил дальше, я не слушала. В моем мозге, расплывшемся среди цветущего оазиса новых чувств, крутилась лишь одна мысль – Гордеев по мне тоскует.
— Думаешь, ему меня не хватает? — кокетливо похлопав ресницами, спросила я, и дядя раскатисто рассмеялся.
— Ой, лиса! — воскликнул он, чем, конечно же, привлек к себе внимание всего офиса. Дальше дядя склонился чуть ниже и уже тихим голосом произнес слова, предназначенные только для моих ушей: Дай ему время, Аллочка. Вам, женщинам, проще решиться на чувства. Вы рождены для этого. Вы в этом расцветаете.
С легкой улыбкой на тонких губах дядя провел шершавым пальцем по моей розовой щеке.
— Но мужчины, — продолжил он, — Особенно такие деловые, как мы, всегда пугаются любви.
— Почему? — затаив дыхание, спросила я.
Прежде я никогда не стала бы произносить в одном предложении слова «Гордеев» и «любовь», но за последние дни что-то во мне перевернулось, и теперь я уже не могла отделить одно от другого. Гордеев и любовь стали постоянными поводами для размышлений.
— Потому что она мешает работе, — серьезно подытожил дядя, — А работать мы тоже любим. И это то, для чего Бог создал нас.
Я отпустила дядину руку и погрузилась в свои мысли. Дядя притянул мое лицо за подбородок и сухо чмокнул мой лоб.
— Ты ведь знаешь, что правило «никакой работы дома» придумала Ниночка? — с теплотой в голосе спросил он, — Я с трудом согласился. Но много лет назад я уже чуть не потерял ее из-за бизнеса, и теперь семья – мой непоколебимый приоритет.