Приняв решение, он направился к выходу из гостиной. Но стоило Осгуду открыть дверь, Дилан обнаружил, что девочка больше не выглядывает из-за дверей музыкальной комнаты, теперь они были настежь распахнуты, а она сидела за его огромным роялем и играла необычное произведение, которое он раньше не слышал. Музыка лилась из-под её умелых пальцев с лёгкостью, не свойственной ребёнку столь юных лет.
Дилан остановился в дверях музыкальной комнаты и слушал игру девочки, пока не стихла последняя нота. Когда она повернулась и посмотрела на Дилана, словно ожидая услышать мнение о своих способностях, он его высказал:
– Ты удивительно хорошо играешь для маленькой девочки.
– Я играю удивительно хорошо и для взрослого, – без ложной скромности ответила Изабель. Он едва не улыбнулся. Что за дерзкий ребёнок.
– Ты прекрасно говоришь на английском, – заметил Дилан.
– Ты англичанин. Мама решила, что я должна выучить английский, раз уж ты мой отец.
Она замолчала, повисла неловкая пауза. Девочка говорила о его отцовстве с абсолютной убеждённостью. В отличие от неё, он не был в нём так уверен. Может ли мужчина вообще быть в уверен в своём отцовстве?
Он взглянул на шерстяной свёрток, который она развернула на ковре, и на его содержимое – стопку нот.
– Я не узнаю произведение, которое ты только что исполнила, – сказал Дилан, – но оно оригинальное и довольно красивое. Кто его сочинил?
Девочка подняла на него свои большие чёрные глаза и не моргая ответила:
– Я.
***
Для богатых и привилегированных людей "утренними" считались визиты после трёх часов дня. Дилан, однако, не принадлежал к числу тех людей, которым в достижении цели мешали какие-то условности. Ему срочно требовалось нанести один визит.
За неимением идей, что делать с миниатюрным музыкальным гением, Дилан оставил его на попечение Осгуда. Затем он принял ванну, побрился, переоделся в утренний костюм чёрного цвета – согласно своему извращённому вкусу – и уехал. Дилан оставил инструкции дворецкому, чтобы тот разместил девочку в комнатах на третьем этаже, где раньше располагалась детская, и попросил кухарку приготовить ребёнку что-нибудь поесть.
Немногим позже одиннадцати Дилан прибыл в Эндерби, поместье лорда и леди Хэммонд недалеко от Лондона. Дворецкий сообщил, что виконтесса дома, но, возможно, ещё не принимает гостей. Слуга тактично и в то же время многозначительно кинул взгляд на напольные часы в фойе и указал на поднос для визитных карточек. Но Дилан не собирался уходить, оставив визитку, поэтому сказал, что подождёт ответа виконтессы.
Дворецкий знал, что композитор был другом леди Хэммонд и её брата, герцога Тремора, и что они считали Дилана практически членом семьи. Слуга забрал плащ, шляпу и перчатки Дилана, передал их горничной и проводил его вверх по огромной лестнице в гостиную.
Гостиная в Эндерби выглядела очень по-женски. Обивка мебели и общее убранство в нежных пастельных оттенках розового и шалфейного, замысловатая белая лепнина и цветочный орнамент на стенах заявляли красноречивее любых статей в бульварных газетах о том, что лорд Хэммонд редко здесь появляется. Впрочем, как и в любом другом месте, где присутствовала его жена. Разлад между Виолой и её мужем длился уже восьмой год, о чём уже перестали даже судачить в обществе. Её брат часто говорил, что, будь его воля, голова Хэммонда давно красовалась бы на пике на Лондонском мосту. Дилан так и не признался ни Энтони, ни Виоле, что был хорошо знаком с виконтом-отступником. Как говорится, рыбак рыбака...
За последние несколько лет они провели много времени за одними и теми же игорными столами и выпили вместе не одну бутылку бренди. Но Виолу никогда не обсуждали.