«Малая, ты этого не видела. Будет наш с тобой секрет. Нет, тебе нельзя! Потому что это вредно! Усекла? ...Бинго».
«Ну и где ты опять взяла этого блохастого? Теть Надю удар хватит! Мне тоже жалко, но всех не переспасаешь. Ладно… Пошли вместе».
«Ты как маленькая, малая, ну!».
Ну и… И кто из них другого предал? Это он или она? Теперь выходит, что оба. Оба предатели.
Вино дало по мозгам, расслабило и развязало язык. Лишь бы голос опять не сорвался.
— Мы очень давно не общались, около тринадцати лет точно, как нормально не общались, но вообще-то, лет до десяти моих или одиннадцати Егор немало времени со мной проводил. Так уж вышло. Наши мамы дружили. Моя всегда могла позвонить тете Вале и попросить забрать меня из сада или школы. Тетя Валя Егора посылала. Ты, наверное, уже не помнишь. Он постоянно со мной возился. Потому что его просили, по привычке или по каким-то своим соображениям – я не знаю.
Почему, в самом деле? Хороший вопрос. Правда, не знает Ульяна. Но когда он испарился вдруг из ее жизни, она, уязвленная, задетая до глубины души, как никогда остро ощутившая разницу в возрасте, нарекла его предателем и, ведомая подростковым максимализмом, «вычеркнула из жизни навсегда» и всё «забыла». Она была ранена тогда, да, и сильно. Как еще можно было такое воспринимать и как еще можно было такое пережить?
— В общем… А потом всё, институт у него начался, своя движуха, никто его не видел, потом в армию пошел, потом родители погибли и… — в горле встал ком. Вот с этого места, набравшись смелости, как на предательницу можно посмотреть и на себя. Нет, она пару раз заходила, пыталась что-то, скорее, для очистки совести, но без толку всё. — Ну, это-то ты точно знаешь. Я вчера вдруг так ясно вспомнила детство… Да, мы давным-давно не общаемся, но когда-то ведь много хорошего было, правда, много. И я ужаснулась, как могла всё забыть, как позволила себе поддаться эмоциям, чужому влиянию, пусть и маминому, а всё равно. И сама хороша, что тут скажешь? Обиды детские повылезали вчера опять, оказалось, что никуда они не делись. Если бы не Том, так бы и сидела в своем коконе в тепле, негодовании и непоколебимой уверенности в своей правоте.
Юлька долго молчала. Болтала в воздухе тапкой, хмурилась: судя по её взгляду, количество вопросов в её голове множилось в геометрической прогрессии, ход минутной стрелки на висящих на кухонной стене часах нервировал, она пыталась удержаться в русле основной проблемы, с которой Уля к ней пришла, но мысли скакали туда-сюда.
— Ну, вопросов у меня к тебе, Ильина, вагон с тележкой, — заключила Юлька наконец, подтверждая Улины предположения. — Но давай начну с главного. А мама при чем? Я что-то четкой связи не улавливаю.
— К Егору мы с Вадимом пошли при маме, она же дома была – все видела. И сегодня она мне выпотрошила за это мозг. Вадим же с Егором дружит, это плохо, подобное тянется к подобному, значит, ничего хорошего от Вадима ждать не приходится, а сосед наш – конченый человек, и она не хочет, чтобы я с ним общалась, потому что он будет дурно на меня влиять. Как-то так, — пытаясь воспроизвести мамину логическую нить, выпалила Ульяна на одном дыхании. — Я как услышала это после вчерашнего, после бессонницы сегодняшней – всё. Меня со стула подкинуло! Накидала в тарелку сырников, чуть дверь ему не выломала, сунула эти сырники и свалила. Хотела до мамы посыл донести.
— Донесла?
Уля растерянно пожала плечами.
— Не знаю. Знаешь, вроде и донесла. За некоторые слова я сейчас себя уже ненавижу, они звучали жестоко, но я как в воздухе нуждалась в том, чтобы меня услышали. А как дальше пойдет – без понятия. Но я всё еще в шоке. Мне всегда казалось, что она искренне за людей переживает, всегда думала: «Ну да, не подарочек у нас сосед, не повезло, но ты-то всё равно его любишь, мама, я же вижу, потому и терпишь». А сегодня почудилось, что все это – лицемерие, попытки казаться лучше, чем она есть, что ни черта я не вижу, как оно на самом-то деле, что слепая. Она потом плакала и клялась, что я неправильно её поняла, что она и впрямь до сих пор места себе не находит, и корит себя, и как-то помочь хочет, только не понимает уже давно, как именно. Но… Юлька, я же сегодня всё своими ушами слышала. Как мне теперь ей верить?
— В чужую голову не залезешь, так что никак, — эхом отозвалась подруга. Время шло, рассказ тёк, а она становилась все задумчивее и задумчивее. — Своими мозгами живи.
«Легко сказать…»
— Я пытаюсь! Но сейчас там такая каша, — Уля тяжело вздохнула. — Я никак не могу понять, чего во мне больше: собственного мнения или её мнения. Откуда все эти убеждения взялись вообще в моей голове.