— Код, тот, кто захламляется — не жид, — в голосе отца слышен тяжёлый рёв раздражения, либо от нетерпения, либо от идиотизма моего брата.
— Конечно он, — Коди смеётся.
— Нет. Неправда, тупица, — я придерживаю папки с файлами и несу их к ресепшену.
Коди взъерошивает мои волосы, и я не могу убрать их с глаз.
— Ну, ты и козёл!
— Да что с вами двумя не так? — папа цепляет ключи и надевает выцветшую бейсболку с логотипом «Je
— Придирчивый старикан с гор составит конкуренцию байкеру, — усмехается мой брат.
Папа бормочет что-то, что заставляет Коди смеяться, и они уходят, не попрощавшись.
Я, наконец, сдуваю волосы с глаз и изучаю то, что должно быть лобби, или было во времена моей работы здесь много лет назад, но сейчас напоминает складское помещение.
Чертежи разбросаны по каждой свободной поверхности стола, как свёрнутые, так и раскрытые, прижатые гаечными ключами, отвёртками, даже банкой технической смазки. Я плюхаюсь за стол и стону. Мне понадобится вечность, чтобы привести всё это в порядок.
Всего несколько дней назад я была у отправной точки события, способного изменить карьеру. Я предпочла бы сбросить свою задницу прямо со скалы, а не делать то, что нужно. И это моё искупление: приведение в порядок паршивой бухгалтерии пятилетней давности и домашнего хозяйства для человека, который заставляет меня чувствовать, что мои мечты слишком большие, а моё место — возле маленького пруда.
Нэш Дженнингс может быть прав в отношении многих вещей, но не в этом. Временная неудача, которую я исправлю, как только выясню, как это сделать. Я не сдаюсь. Не без боя.
Спустя несколько часов после ухода отца и Коди я по горло в документах и размышляю о своей дерьмовой ситуации. Моя блузка вся в складках и прилипает к коже, окутывая тело, как пищевая плёнка, а серые брюки, вероятно, уже чёрные на заднице от сидения на грязном ковре, но это единственное свободное пространство, где можно всё разложить.
Я сгибаю пальцы, а заодно и решётку от бумажных порезов — обращаю внимание на свои ноющие от свёртывания чертежей и сортировки счетов ладони. Живот урчит от голода, и я собираюсь угоститься злаковым батончиком из своей сумки, когда слышу, как у входа останавливается машина. Я не могу её увидеть из своего положения на полу, но надеюсь, что это папа с обедом.
Оглядываюсь, как только мужчина входит в двери.
Не папа, и, к сожалению, он не несёт пакет сэндвичей с пастрами, поэтому я поднимаю своё тело с пола.
— Извини, я… Ой… — я сдуваю с глаз болтающуюся прядь волос. — Ты — тот парень из закусочной.
Тот самый, кто потерял свою маму. Я чувствую боль в груди.
Он смотрит с непроницаемым выражением лица.
— Прости, я просто… — делаю шаг к нему и вынуждена наклонить голову, чтобы увидеть его глаза. — Я видела тебя вчера.
Он издаёт звук, как будто задыхается, и отводит взгляд.
— В «Кафе 87». Ты брал кофе.
Его бейсболка натянута до глаз. Он переминается с ноги на ногу.
— Да, я помню.
— Хм… — я оглядываюсь назад, потом снова на него. — Я могу тебе с чем-то помочь?
— Мэм, — он снимает свою кепку и запускает руку в копну своих густых тёмных волос, избегая моих глаз. — Я здесь, чтобы увидеть мистера Дженнингса.
— Мистера Дженнингса? — я наклоняю голову и изучаю его. Выцветшие джинсы покрыты грязью и опилками. Запах горного воздуха и американского подъельника, доносящийся от его крепкого тела, говорит о проделанной физической работе. И я помню его грузовик. — Ты работаешь на семью Дженнингс?
— Да, мэм.
Он напяливает обратно свою бейсболку и стягивает её пониже. Ему должно быть за двадцать, но язык его тела больше похож на подростковый. Никакой напыщенной уверенности, как у мужчин, к которым я привыкла. Его робость очаровательна. Он беспокойно теребит руками перед своими бёдрами. Но замечает, что я смотрю, и быстро засовывает их в карманы.
— Шайен.
— Мэм? — он поднимает подбородок, демонстрируя квадратную челюсть и полные губы. Действительно красив.
— Зовите меня Шайен, — я протягиваю руку и клянусь, это движение заставляет его подпрыгнуть, хоть и слегка. — Шайен Дженнингс.
Он на секунду замирает, запоминая моё имя, затем хватает мою руку для быстрого, крепкого рукопожатия. Его ладонь тёплая, липкая и мозолистая, и как только он дотрагивается до моей, то тут же отпускает её.