Чики жил на улице Сасхаз — самой бедной из всех бедных улиц Будапешта. Еще тогда, когда Мартон вернулся домой после бесплатного отдыха, мать коротко, а г-н Фицек пространно рассказали ему историю Шандора Батори, отца Петера, — некогда грозы Будапешта. Мать вспомнила о нем с любовью и с благодарностью, г-н Фицек — без всякой благодарности и в заключение даже сказал назидательно: «Вот так-то и случается с тем, кто сходит с пути истинного!» Как раз это и влекло сейчас Мартона к Петеру Чики. «Сошел с пути истинного… А что это за истинный путь?»
Могучий парень встретил своего друга босой, в брюках и в рубахе, распахнутой на уже волосатой груди. Радость Петера была непомерна.
— Мать! Вот и Мартон пришел! Помнишь? Знаешь?.. Мартон Фицек…
В тесной темной комнатушке Мартон сперва ничего не различал, будто попал с улицы в погреб, и только с самого начала удивился, какая молодая мать у Петера. Полумрак комнаты еще усиливал это впечатление. Мартон то и дело поглядывал на плиту, возле которой спиной к ним стояла мать Петера и в честь гостя варила кофе. Сложена она была совсем как девочка.
Начали беседовать о том о сем, но Мартону непременно хотелось услышать про отца Петера, про Японца. А так как ему показалось маловероятным, что эта молодая женщина, чуть ли не девочка, была матерью Петера и женой Японца, он спросил сперва:
— Извините, пожалуйста, не скажете ли вы, сколько вам лет?
— Тридцать один.
— Да? — промямлил Мартон. — И… и… тогда… тогда… Сколько ж вам, простите, пожалуйста, было лет, когда вы изволили замуж выйти?
— Пятнадцать.
— Пятнадцать? Правда? — Мартон задумался. — Интересно, — сказал он. — И… и… а господину Батори?
— Двадцать семь…
— Двадцать семь… Тогда понятно… — И мальчик устремил взгляд на стену, словно считая про себя. Теперь, когда его глаза привыкли к сумраку, он различил фотографию на стене. Широкоплечий мужчина а чуточку монгольским разрезом глаз улыбался ему ласково, приветливо, будто говоря: «Ну чем тебе помочь?»
— Это он? — спросил мальчик.
— Он, — ответила мать Петера Чики изменившимся голосом. Она подошла к портрету. И видно было, что все тут же перестали для нее существовать: осталась наедине с фотографией.
— Шандор!.. — шепнула она так странно, будто обращалась не к фотографии, а к живому человеку.
Петер шагнул к матери, обнял ее. Маленькая женщина совсем исчезла у него в объятиях.
— Мать!.. — с мольбой обратился к ней могучий детина.
Мартон услышал странный, изменившийся голос женщины:
— Когда тебя убили, ты был на двенадцать лет старше меня… А теперь мы уже скоро однолетки… Из-за меня тебя убили.
Петер забеспокоился. Он усадил мать, наклонился к ней. Сказал что-то, но слов его разобрать было нельзя. Казалось, он шепчет какие-то колдовские заклинания. Мать сперва уставилась на сына, потом закивала головой и пришла в себя. Больше она ни о чем говорить не хотела. Все молчали. Долго…