Пишта снял пальто, снял шапку. Белокурые волосы упали ему на испуганное лицо.
— Повесь на гвоздь! — послышался строгий голос.
Пишта повиновался, затем подошел к письменному столу, ожидая, что будет дальше.
— Как тебя зовут? — спросил строгий мужчина, хотя он это отлично знал: сам ведь вызывал Пишту по имени.
— Иштван Фицек! — лязгнул зубами Пишта.
— Иштван? Какой такой Иштван? Пишта! Понял? Здесь ты будешь Пиштой! Где твоя метрика?
Пишта подал метрику. Мужчина записал что-то на листке бумаги.
— Как зовут твоего отца?
— Ференц Фицек.
— Чем он занимается?
— Сапожничает.
— Хороший сапожник?
— Хороший.
— Мастерская у него есть?
— Есть.
— А подмастерья?
Пишта задумался, потом сказал:
— Четверо.
— Гм! — чиновник продолжал вслух читать метрику Пишты и записывать. — «Мать — Берта Редеи. Место рождения — Будапешт. Год рождения — 1901, 21 декабря». Гм!.. Ну и денек же ты выбрал! Самый короткий в году. «Пол новорожденного — мужской. Имя — Иштван…» Опять Иштван?! — Он вернул мальчику метрику. — Пишта, ты будешь посыльным. И ежели крикну: «Пишта!» — мячиком подпрыгнешь и, куда бы я тебя ни послал — в котельную, в шрапнельный цех, в овощной, в мясной, в кофейный или к жестянщикам на склад, в фальцовочный, в дирекцию, в столовую, — чтоб, как молния, туда и обратно! Сегодня вызубри, где что находится. — И добавил, словно золотом подарил: — Даже у матери в животе не жилось тебе так хорошо, как здесь заживешь.
— Да! — быстро согласился мальчик, потому что внезапно словно каменная глыба, словно целая гора Геллерт свалилась у него с души.
Он понял, что будет работать не в тех страшных зданиях, а тут, в конторе. Отто не соврал: «Бегать туда-сюда!»
— Да! — сказал он еще раз, лязгнув зубами, и голубые глаза его благодарно засияли.
Пишта откинул назад белокурые волосы. Даже пальцы его радостно трепетали, словно подтверждая: «Да! Да! Да!» Надсмотрщик — очевидно, он был начальником расчетного отдела — бросил на Пишту долгий суровый взгляд и сказал:
— Надень халат, — и он указал на висевший рядом халат, — да повязку прикрепи. — Он вытащил из ящика стола трехцветную национальную повязку и английскую булавку. — Меня зовут господин Рааб. Чтоб ты у матери в животе застрял!.. — прибавил он, ибо г-н Рааб принадлежал к той породе людей, которые, боясь потерять авторитет, через каждые три слова поминают мать. — А если вздумаешь воровать консервы или кофейный концентрат, так вылетишь отсюда к чертовой матери! Понял?
— Да, — радостно и испуганно ответил Пишта, радуясь и повязке и халату, но испугавшись, что попал к такому важному лицу. — А я не ворую! — ответил он, невинно глянув на него голубыми глазами.