Чёрт! Какой же ты красивый. Даже небритость тебе идёт. Провожу пальцами по лицу, как слепая, изучая кожей любимые черты. Большим очерчиваю губы. Я помню их вкус, от него сносит голову.
Глеб ловит ртом мой палец. Проводит языком, запуская разряд тока во всём теле.
В кармане вибрирует телефон.
— Морозов, ты меня любишь? — давить, так на полную.
— Люблю, — не задумываясь ни на секунду. — А ты?
— И я люблю. С первого взгляда…
Он приподнимает немного бровь. Но не расспрашивает. Просто снимает с меня очки и целует. Чувственно, глубоко, так, что голова кружится, а внутри всё начинает ныть и просить больше — больше объятий, больше поцелуев.
Не знаю, сколько мы так целуемся, но в сознание нас возвращает голос Ритки.
— Эй, голубки! Вы на телефоны хотя бы отвечали. Мы думали уже в лес вас идти искать, — сердито.
— Красникова, вали отсюда! Не мешай людям личной жизнью заниматься, — осаживает её Глеб.
— Морозов, ты обещал! — толкаю в плечо.
— Она не препод, с занятий не выгонит.
— Ты неисправим! — слезаю с его колен и иду за Ритой.
Но и пяти метров не прохожу, как он подхватывает меня и перекидывает через плечо.
— Глеб, не надо! Уронишь! — стучу в спину.
— Не волнуйся, своё не уроню, — хлопает по моей заднице.
— Рит, ну скажи ему! — приподнимаюсь и смотрю на подругу.
— У вас личная жизнь, я не мешаю, — смеётся, разводя руки в стороны.
Глава 24
Глава 24
Когда захожу в комнату, то в нос сразу ударяет характерный неприятный травяной запах. Передёргивает.
Могли бы проветрить, идиоты.
Но помимо этого однокурсники явно собираются хорошо отдохнуть, стол уже накрыт.
— Глеб, давай с нами! — предлагает Сидоров, почёсывая свою бритую голову.
— Не хочу.
— А ему впадлу с нами выпить. Мы же ему не друзья, — начинает нарываться Гусев.
Ляпни ещё раз что-нибудь, и я зубы тебе пересчитаю. Давно руки чешутся вломить по наглой роже. Раздражаешь ты меня люто с первого дня в вашей группе.
— Если ты думаешь, что дружба — это повод нажираться, то глубоко ошибаешься, — достаю из рюкзака полную пачку сигарет.
— А может тебе Белкина запрещает? — кривляется. — Смешно смотреть, как ты под бабу прогибаешься. Раньше весь из себя такой крутой был, а сейчас сопли из-за девки распустил. Влюбился что ли? — петушится.
Думаешь, если тут ещё шесть человек, я тебе не отвешу пиздюлей?
Ошибаешься… Ещё как отвешу. С пребольшим удовольствием.
Оглядываю присутствующих. Сидят, смотрят и ждут моей реакции.
— Не твоё собачье дело, — с презрением глядя Гусеву в глаза.
— Влюбился…- протягивает медленно. — Что ты только в ней нашёл? Даже посмотреть не на что, — ржёт, оборачиваясь к друзьям и показывая дули у груди.
Это было последней каплей моего терпения.
Просто подхожу, хватаю его за горло, сжимая кулак. Он хрипит и пытается оторвать мои пальцы.
— Слышь, долговязый, ты ничего не попутал? Помелом своим не там метёшь, — рычу ему в лицо, наклоняя его вниз. — Ещё раз хоть слово от тебя похабное в адрес Алины услышу — я тебе кадык вырву. Думаешь, если хапанул, то тебе море по колено и силушка богатырская проснулась? Не на того нарвался. Понял, сука? — складываю его вдвое, нагибая. — Не слышу ответа!
— Понял…- еле слышно.
— Вот и отлично, — отдёргиваю от него руку и вытираю брезгливо о штаны. — Это, кстати, всех касается, — окидываю взглядом.
Никто даже не попытался встрять за Гуся.
Задумайся. Друзья ли они тебе.
Выхожу из комнаты и собираюсь пойти вниз покурить, но вспоминаю, что сигареты бросил на кровать. Приходится вернуться.
Все вскакивают с мест.
— Расслабьтесь! — беру пачку и снова выхожу.
— А ты что здесь один делаешь? — подходит ко мне Белка с электрическим чайником в руках.
Мимо, в сторону их комнаты, пробегает Фомина с кружками.
— Курю, — показываю сигарету и выпускаю дым в открытое окно.