Даниэль резко вскинул голову и прямо посмотрел ей в глаза. «Она притворяется!» Почему-то эта мысль кольнула его в самое сердце. Нет, он не особенный. На его месте мог оказаться любой дурак, уставший маяться без дела. Он не был избранным. Он просто был тем, кто подвернулся ей под руку… И Экла не жалела его. Она обращалась с ним так, как обращалась со всеми. Он не более, чем податливый воск в ее руках, из которого можно слепить любую фигуру.
– Ты обещаешь? – серьезно повторила госпожа Суаль.
Молодой человек нахмурился и отвернулся.
– Я не смогу дальше смотреть честным людям в глаза, пока сам перед ними не чист. Я не буду разыгрывать из себя кого-то, кем никогда не являлся. Я не возьму на себя чужих заслуг. Экла! – он обернулся к ней с мольбой. – Ну кому нужна вся эта ложь?! Мне хорошо с тобой безо всякой лжи… ведь мы друзья! Мы друзья – помнишь? Зачем усложнять наше положение? Больше всего я боюсь однажды стать тебе врагом, ведь чем выше пирамида фальши, тем больнее будет в случае провала. Если всё откроется, ты меня возненавидишь, потому что сама угодишь в щекотливое положение. В конце концов, это глупо!..
Экла покраснела и надула губки, словно капризное дитя.
– Ах так! – Она выкрикнула это с такой злостью, что Даниэль испугался. Но уже через секунду она неожиданно – прямо-таки с ребяческой проворностью – очутилась на другой половине кровати и принялась нещадно его щекотать.
– Ах так! Ах так! – повторяла она, но уже без ожесточения.
Горячее дыхание, близость ее упругого, сильного тела, волнующий запах ее волос – всё это было ново и действовало, словно дурман. Даниэль не заметил, как, изворачиваясь от ее рук, с азартом, какого за собой не подозревал, бросился в ответную «атаку». Они оба, позабыв обо всем на свете, катались по постели в шутливой борьбе. Она взвизгивала и, от души хохоча, змеей извивалась в его руках, а он не отступал, вынуждая ее просить пощады. Их невинное сражение перенесло Даниэля в далекий мир детства. Он живо вообразил себя мальчишкой, играющим со старшей сестрой, ведь Эклу трудно было воспринимать иначе. Подвижность и эмоциональный подъем, озорство и ребячество, которые сопутствовали госпоже Суаль, стирали ее истинный возраст. Она была неукротимым сгустком энергии.
Но сочетание несочетаемого: облик привлекательной женщины и задорного подростка – волновали как ничто другое… Когда Даниэль видел в ней ребенка, с которым можно предаваться шалостям, ему было легко, однако стоило ей приоткрыть другую, более потаенную сторону своей натуры, как откуда ни возьмись являлась робость. Даниэль вспомнил это, когда, устав, Экла расслабленно откинулась на подушки, а он на какие-то доли секунд навис над ней в роли победителя. Он ощущал под собой трепет разгоряченного тела, частое дыхание обжигало ему лицо. В пылу борьбы бретель ее сорочки соскользнула с плеча, обнажив изгиб загорелой плоти… Даниэль вздрогнул. Неужели она всегда была такой? Неужели он мог этого не видеть?.. Оглушительно застучало в висках, в горле пересохло. Он созерцал ее с упоением первооткрывателя. Его смутно тянуло к ней, ему хотелось протянуть руку и осторожно провести по нежной поверхности шеи и щек, ведь она была так близко!..
Экла тоже почувствовала новую волну, которая таинственно овладела ими на исходе «битвы». Выскользнув из оцепенелых объятий, она накинула пеньюар и, с улыбкой оглянувшись, бесшумно скрылась за дверью.
Даниэль не смел дышать. Лежа на спине, он смотрел в потолок, но комната кружилась у него перед глазами. Мысли путались, отказываясь складываться в нечто определенное. Однако постепенно огненные буквы проступали в затуманенном мозгу: «Она нужна мне! Нужна!» Рано или поздно им придется расстаться, ведь он ей никто, он лишь один из тысячи! Он жалкий неудачник. Он не в праве называться мужчиной. Когда госпоже Суаль наскучит эта игра, она придумает себе другую; не вписавшись в новые декорации, Даниэль отойдет на второй план… Будет ли она вспоминать о нем? Вряд ли.
Послышался легкий скрип со стороны окна, и, даже не успев очнуться после пережитого, Даниэль имел «удовольствие» лицезреть перед собой Эйприл, хозяйскую дочь. В пестром платье с материнского плеча, перехваченном на талии бечевкой, девочка с хитрым прищуром смотрела на единственного постороннего мужчину, которого ей доводилось видеть за последние месяцы. Дикарка влезла в окно, игнорируя дверь. Словно верткая обезьянка, она вскарабкалась по столбам веранды, забралась на крышу, откуда до окон второго этажа было рукой подать. Чумазая и нечесаная, с грязными ногами и враждебно поблескивающим из-под спутанных кудрей взглядом, она явилась к гостям, чтобы еще раз выразить им свое презрение. Эйприл люто ненавидела всё, чего тайно желала, но не имела возможности получить. Взросление приходило к ней с первыми мечтами о мужском внимании. Где-то в потаенных уголках своей души она хотела быть элегантной и привлекательной, носить красивые платья и пользоваться духами, однако по жизни ее уделом оставалась затерянная в полях ферма, где дни сменяли друг друга чередой монотонного труда. Не зная, что делать со всем этим, панически боясь перемен, Эйприл инстинктивно тянулась к запретному плоду – комнате, в которой поселились гости.
Даниэль не сомневался: грубиянка подглядывала за ними, – и начинал всерьез опасаться, что она могла что-нибудь слышать.
Ничуть не стесняясь своего вторжения, девочка прошлась к шкафу, чтобы с тупым ожесточением пересмотреть и перещупать платья Эклы.
– Что ты делаешь? Это не твое, ты не должна трогать чужие вещи, – сказал Даниэль, но его слова действия не возымели. В последнюю очередь Эйприл задумывалась о собственной репутации, ибо вовсе не знала, что это такое.
– Гадкие, вонючие тряпки! – проворчала она в заключение о гардеробе госпожи Суаль и угрюмо отбрела от шкафа, после чего остановилась, как если бы вдруг забыла, зачем сюда пришла.
Даниэль старался вести себя с максимальной осторожностью, подобно тому, как обращаются с агрессивными зверьками.