Разговоры, которые предназначались для людей намного старше меня.
Женщины, которые предназначались для мужчин намного старше меня.
Не девочки, а женщины.
Господи, если бы моя мать знала половину женщин, которые предлагали мне себя — взрослых женщин — она бы вытащила меня из Академии и заперла в моей комнате, пока мне не исполнился двадцать один год.
В некотором смысле у меня отняли детство из — за моей способности играть в регби. Я очень быстро повзрослел, взяв на себя роль мужчины, когда был еще совсем мальчишкой, меня тренировали и подталкивали, давили и отстаивали.
У меня не было социальной жизни и детства.
Вместо этого у меня были ожидания и карьера.
Секс был наградой, которую я позволил себе за то, что был, ну, хорошим.
За то, что все остальное в моей жизни контролируется другими.
За то, что совмещаю учебу и спорт с безупречным контролем и железной волей.
Я был не единственным таким. Кроме пары парней с давними подружками, остальные парни в Академии были такими же плохими, как я.
На самом деле, они были хуже.
Я был осторожен.
Они не были.
— Мы говорим не обо мне, — сказал я Гибси, возвращая свое внимание к настоящему, мой гнев рос с каждой секундой. — Она гребаный ребенок, слишком молода для всех вас, похотливых маленьких придурков, и каждый мудак в этой комнате должен уважать это.
— Пятнадцать — это ребенок? — возразил Гибси, выглядя смущенным. — О чем, черт возьми, ты говоришь, Джонни?
— Пятнадцать — это слишком мало, — рявкнул я, расстроенный. — И незаконно в том числе.
— О, я понимаю, — Гибси понимающе ухмыльнулся.
— Ты ни хрена не понимаешь, Гибс, — парировал я.
— С каких это пор тебя стало волновать, что кто — то из нас делает?
— Я не знаю. Делай, что и с кем, черт возьми, хочешь, — горячо возразил я. — Только не с ней.
Он широко улыбнулся, явно подзадоривая меня, когда произнес:
— Продолжай в том же духе, и я начну думать, что ты становишься нежным к девушке.
— Я тут ни хрена не становлюсь нежным, — возразил я, заглатывая наживку.
— Расслабься, Джонни, — со вздохом сказал Гибси. — Я не собираюсь приближаться к девушке.
— Хорошо, — я выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание.
— Я не могу поручиться за остальных, — добавил он, указывая большим пальцем себе за спину.
Натянуто кивнув, я обратил свое внимание на оживленную раздевалку и встал, ощетинившись от волнения.
— Слушайте, — рявкнул я, привлекая всеобщее внимание к себе. — Та девушка на поле ранее?
Я подождал, пока мои товарищи по команде обратят на меня внимание, а затем дождался, когда на их лицах появится понимание, прежде чем разразиться напыщенной речью.
— То, что с ней случилось там сегодня? Это было бы чертовски неловко для любого, особенно для девушки. Так что я не хочу, чтобы хоть одно слово из этого повторялось в школе или городе.
В моем голосе появились угрожающие нотки, когда я сказал:
— Если до меня дойдет, что кто — то из вас говорил о ней… что ж, мне не нужно объяснять, что произойдет.
Кто — то хихикнул, и я перевел взгляд на виновника.
— У тебя две сестры, Пирс, — огрызнулась я, глядя на раскрасневшегося провокатора. — Что бы ты чувствовал, если бы это случилось с Мэрибет или Кейденс? Тебе бы понравилось, если бы парни говорили о ней так?