Такая любопытная.
— Я не возражаю против этого. — Но иногда мне одиноко. Я просто не привык к этому. После многих лет жизни в общежитии с сотнями других парней, а затем в университетском общежитии, пребывание в одиночестве в доме, безусловно, это…
Тихо.
Не возражал бы против соседа по комнате, хотя желательно, чтобы это был не один из придурков, с которыми я дружу.
Неряшливые. Нечистоплотные.
Уолли Файнштейн пытался уговорить меня сдать вторую спальню, но я был в нынешней квартире Уолли, и это свинарник.
Грязная дыра.
Нет, точно нет.
Если бы у меня был сосед по комнате, это был бы кто-то аккуратный, кто убирал бы за собой, кто, возможно, даже был бы готов, я не знаю, кормить меня время от времени.
— Почему ты вдруг замолчал? — спрашивает Джорджи, снова уставившись на меня.
Я моргаю в ответ на нее.
— Ничего.
Она смеется.
— Я не спрашивала, что случилось, я спросила, почему ты замолчал.
У нее милый смех, такой же, какой я считаю ее.
Возможно?..
Нет.
«Она не будет жить здесь, ты, чертов ублюдок. Выбрось это из головы».
Но она заперта в проклятом общежитии и ухватилась бы за возможность выбраться оттуда.
«О, ты теперь добрый самаритянин, да? С каких это пор?»
Я крепко сжимаю губы.
— Ты странный человек, Эшли Джонс.
Просто Джонс.
Она явно ничего не знает о британской голубой крови, если собирается лишить меня части фамилии.
Я внимательно наблюдаю, как Джорджи суетится на кухне, вытаскивая посуду из ящиков и салфетки из подставок, добавляя к ужину молоко, масло и пакетики порошкообразного сыра.
Это не может быть хорошо для нас.
Она кладет сосиски в кастрюлю и смешивает все это вместе, в одну клейкую массу.
Мама бы под страхом смерти не приготовила бы такое. Или, вернее сказать, не позволила бы повару приготовить.
Мама не очень хороший повар — сомневаюсь, что она даже знает, как кипятить воду, — но могу с гордостью сказать, что я овладел этим искусством в общежитии Стоу, частной школы, где провел половину своей жизни.
Передо мной появляется миска, от которой исходит пар и…
Подозрение.
— Вот вилка и ложка. Не уверена, что ты предпочтешь. Я люблю есть вилкой, — бормочет она. — Приятного аппетита!
Джорджи пристально смотрит на меня.
Очевидно, ждет, когда я попробую первый кусочек.
Я неохотно беру вилку.
— Захвати хот-дог, — советует она.
Я протыкаю кусочек зубцами.
— Такая властная.
Джорджи пожимает плечами.
Съежившись — потому что, конечно, это меня убьет, — я подношу вилку к губам и кладу кусочки в рот, закрывая, чтобы прожевать.
Это попадает мне на язык.
Хмм.
Сыр.
Соленая сосиска.
Лапша.
Накалываю еще кусочек, нуждаясь во второй попытке для надлежащей оценки.
Кладу в рот.
Жую.
Хм. Не так уж ужасно.
Джорджи ждет, когда я что-нибудь скажу. Что-нибудь.
Еще не попробовала ни кусочка от своей порции.
— Ну?
Как будто она шеф-повар, отмеченный звездой Мишлен, ожидающий, когда критик оценит ее таланты.
Я медленно киваю.
— Неплохо.
Ее брови с надеждой приподнимаются.
— В самом деле? Не противно?
— Поверь мне, я бы сказал, если бы мне не нравилось.
— Хорошо. — Счастливая, она начинает ковыряться в своих макаронах с сыром.
— Ты сказала, что часто это ела?
— В детстве, да.
— Хм. — Это было бы идеальной едой в общежитии в Стоу, когда я был мальчиком. Легко. Несколько ингредиентов.
Кастрюля. Вода.
Сливочное масло.
Молоко.
Все просто.