Наученный дедом, понял, чем честный пролетарий обижен. Лопата — тоже вполне неплохое средство атаки.
Покопавшись в карманах, я нашел банкноту. А стоило ее вытащить, как существо отказалось от своих принципов. Еще и хрюкнуло довольно:
— Будет сделано через час!
Пока те двое пытались разбудить деда и во дворе шла стройка (заросший говорящий поросенок уже принес молоток и гвозди), я решил не терять время и вернуть бедную карету.
Покружив немного, таки нашел следы от колес и вышел к транспорту, увязшему в грязи. Из белой карета стала черной, источая неописуемые ароматы. Так еще и вместо позолоты была украшена куриным пометом! Лошадей видно не было. Зато нашлись какие-то подростки, согласившиеся за вторую банкноту (а видели они ее впервые) дотолкать карету до дома.
Стоило остановиться во дворе, как колесо на моих глазах отпало. Карета предупреждающе скрипнула…
— А починить и отмыть сможете? — Порывшись в кармане, нащупал еще одну бумажку.
— Не вопрос! За день сделаем! — Мальчишка выхватил ее прямо из рук.
Разоренный коммерсантами местного разлива, я поплелся в дом. Из окна выглядывал обеспокоенный Тильбо. Стефана уж было не видать…
— Почти закончил, господин! — помахал мне молотком с крыши поросенок. Хоть один уважение проявил! Заслуживает чаевые.
Проковыляв в дом, я с удивлением обнаружил, что никого нет. Ну, никого бодрствующего. Дедок храпеть продолжал. На единственной койке! А девчонка с Захаром смылась…
Плюхнувшись на стул, я запустил пальцы в слипшиеся волосы и громко вздохнул. Черти что… Не-е-ет, я заставлю всех себя уважать! Чтоб дедами своими не разбрасывались и туалеты чинить не просили! Это где видано, чтоб господин Готи…
— Квасик нашелся… — Тильбо подвинул ко мне кружку.
Я отмахнулся. Устал… Просидев так еще немного, я стал постепенно раскисать. Тело становилось ватным, голова не варила… Да и сумерки спускались на землю. Я и не заметил, как отключился прямо за столом.
Вот только сон мой длился недолго. Посреди ночи я проснулся от трескучего звука… И сильного запаха гари.
— Кхе-кхе… — кашлял кто-то за моей спиной. — Опять не горят!
Я едва смог разлепить веки. От едкого серого дыма тут же заслезились глаза и защекотало в носу. Прерываясь на кашель, я что есть мочи завопил:
— Тильбо! Неси воду! Горим!
— Да не мы горим! — воспротивились за моей спиной. — И они — не горят!
Голос был мне не знаком — гнусавый, с акцентом… Не дедов точно!
— Кто, они? — Обернулся. И от страха чуть ли не опрокинул стол!
Горел портрет! Причем, горел изнутри! Само изображение никак не закоптилось, даже рама и стена вокруг оставались не тронуты.
— Не кто, а что. Рукописи! — вещал дядька с портрета. И вот из камина у него дымило натурально!
— Вы… Вы… — стал заикаться я, нащупывая тросточку. Так, на случай самообороны. Но поблизости ее не оказалось!
— Гоголь, Николай Васильевич. Разве меня вам не представили? — обиделся дядька с немодным каре. Еще и бровь изогнул.
— П… представили! Только вы же… апчхи! Нарисованный!
— Но это ведь не мешает нам вести questa conversazione? — резонно заметил собеседник и одним взмахом потушил пламя позади себя. Наконец-то!
Я почувствовал к нему некоторое расположение.
— Бывали в Италии?
— Много лет там прожил… — с ностальгией улыбнулся Николай Васильевич. — Наверное, вам известно о красоте тех мест.
— Конечно! Не раз ездил, от нас это рукой подать! — Я даже расслабился. Ну, не с местными коммерсантами же мне беседы водить? И тем более не с рогатым поросенком!
— Признаться, редко встречал выходцев из Большой Валахии. Простите?..
— Марко. Можно просто Готи.
— Будем же дружны, Готи. Видите ли, беда в этих местах, — кивнул Гоголь за мою спину. Дым волшебным образом исчез, как и удушливый запах. — Племянник мой совсем от рук отбился. Ну, моголевская порода… Сами понимаете…